Александр Проханов - Война с Востока. Книга об афганском походе

Он плыл по бескрайней реке, чье русло пролегало через континенты, принимало в себя русла всех остальных рек, было главным руслом мира. Млечный Путь с туманным скоплением звезд был продолжением этой реки.

Сначала он плыл сквозь войну, в землях, где горели кишлаки, наносились бомбоштурмовые удары, ночные ракетные залпы резали тьму лиловыми вихрями, сжигая черный воздух. Он плыл мимо селения, где в глинобитном доме лежал убитый, спеленутый белым саваном, горели масляные светильники, стояла в головах старинная винтовка, мулла читал священную книгу. Плакала жена, всхлипывали дети, родня готовила поминальный плов, и мертвым был тот моджахед, кого убил Оковалков на предрассветной горе – командир с зеленым флагом.

Земля, по которой он проплывал, была землей кладбищ и развалин. По ней тянулись караваны с оружием, ее минировали ловкие руки, и, оглядываясь, отрывая от плота голову, Оковалков видел далекий пожар, беззвучные пунктиры трассеров. В стороне шел бой, и ночной «бэтээр», светя прожектором, мчался по бетонке, а на днище, смертельно раненный, лежал новобранец.

Он плыл сквозь войну, и на берег канала выходили убитые, в чалмах и солдатских панамах. Стояли рядом, смотрели, как он проплывает.

Потом река изменила течение, и он оказался в России, на ее равнинах. Плыл по Москве среди домов и бульваров. Мимо бежала толпа, катили машины, брызгали огнями рекламы. За стеклами ресторанного зала завершался банкет. Танцевали, допивали из бокалов вино. Хохотали, бранились, посылали в оркестр червонцы. Увидав Оковалкова, подбежали к окну, смотрели, как он проплывает. Какая-то женщина кинула в него надкусанным яблоком. Какой-то пьяный мужчина швырнул ему на плот сторублевку. И лишь один среди всех, отечный, с мясистыми складками, спокойно и дружелюбно смотрел на него сквозь золотую оправу.

Он проплывал по Красной площади, мимо мавзолея. На трибуне стояли вожди, генералы и маршалы, те, кто послал его на войну. Они смотрели, как он проплывает, переговаривались между собой и кивали. Он, нахлебавшись воды, с больной головой, тянулся к ним посинелым застывшим телом, и один из вождей, самый молодой, круглолицый, помахал ему на прощанье рукой.

Теперь он плыл по родной реке. Все также, как в детстве, белела сквозь ветлы церковь. Ночной отраженный огонь струился веретеном. Причаленные в крапиву, колыхались смоляные лодки, и плыло, качалось легкое гусиное перышко. Он миновал покосившийся дом, где жила соседская девушка, загляделся на ее окно, на розовый матерчатый абажур. Знал, что она дома, сидит под абажуром – ее коса, ее тонкие пальцы, ее кружевной воротничок.

А вот и мать спешит вниз с горы, торопится к берегу. Видно, кто-то из соседей сказал, что он проплывает. Встала, вглядывается любимым лицом. А рядом – мальчик, худой, белобрысый. Это он сам, в школьной курточке, с перепачканными в чернилах руками. Смотрят с берега, как кто-то больной и усталый, в ожогах и ранах плывет по ночной реке.

Это свидание было кратким и чудным. Душисто пахла крапива, материнское лицо светилось в ночи. Наполовину залитый водой, он улыбался, окунув губы в воду, шептал слова благодарности.

Материнское лицо не исчезло, а превратилось в звезду, ясную и лучистую, которая текла перед ним в небесах, отражалась в канале. Она, звезда, и была той таинственной силой, что влекла его, провела живым сквозь минные поля и засады, отводила пули и смерть. Он смотрел на звезду, плакал, просил прощения:

– Прости… Ну прости меня…

Его слезы падали на мертвую голову капитана и смывались водой в канал.

Рассвет застал его плывущим по каналу, черному, с желтыми отсветами неба. Горы приблизились, по берегу тянулись белесые сухие тростники. В остекленелые от холода глаза медленно просачивалась картина утра. Здесь канал приближался к дороге, под утро с застав выкатят на бетонку выносные посты – «бэтээры» и танки, встанут на обочины, охраняя проходящие колонны.

Вяло, как полумертвая рыба, он шевелил в воде пятерней, направляя к берегу плот. С трудом ткнул его в ил, зацепившись ногой за береговую корягу.

Некоторое время он лежал в воде, удерживая плот своей синей рукой, втиснув в корягу скрюченную стопу. Смутно думал, что ему следует держаться здесь, в тростниках, покуда не услышит лязг танковых гусениц. Иначе его может обнаружить летучая разведка душманов, и как рыбе, ему вспорют живот.

Он долго и мучительно выбирался из воды, как выбирались на сушу древние земноводные существа, топорща и ломая плавники, расширяя от удушья жабры, выпучивая глаза. Выбрался и лежал, чувствуя, как вонзились в омертвелое тело, не причиняя боли, сломанные тростники. Не выпуская слегу плота, думал, что, если появится враг, он успеет отпустить плот с ракетой и капитаном вниз по течению. Убедившись, что рука плотно ухватила слегу, а тело плотно, ребрами, вдавилось в берег, и заря желтеет, наливается над горами, он потерял сознание.