Александр Проханов - Война с Востока. Книга об афганском походе

Его безбровое, бабье, лоснящееся от пота лицо, меняя выражение от песьей преданности до беспощадного презрения и жестокости, вызвало у Власова слепое отвращение и отчаяние. И, торопя приближение близкого страшного конца, чувствуя, как взбухают от негодования и злости грудь, горло, глаза, он хрипло, набычась, произнес:

– Ты, отродье! Сам собака! Режь, ничего не скажу!

И пока, наклонившись к властителю, испуганно что-то шептал переводчик и тот поднимал свою иссиня-черную изумленную бровь, Власов медленно поворачивался, ожидая удара плетью. И когда засвистел в сжатом кулаке ремень и в ощеренных зубах запузырилась зеленая слюна, Власов всей силой и ненавистью, всей последней, отчаянной удалью, охнув, простонав, ударил ногой в близкий жирный живот, выпадавший из мохнатой безрукавки.

– Э-э-эх, падла!.. – погружал он ботинок в рыхлую требуху. – Э-э-эх, бляха-муха!.. – пытался он достать нагнувшееся самоварное лицо с вытаращенными белками.

На него набросились со всех сторон. А он метался, вился ужом, выскальзывал, стряхивал с плеч, кусал, визжал, расшвыривал ногами. Его заваливали, топтали, били прикладами, перевертывали и вздергивали за связанные руки. А он, не чувствуя боли, рычал под ударами, ожидая последнего, затмевающего очи толчка.

Его швырнули затылком на землю. Сразу несколько горячих, тяжелых тел навалились на него, и грязный, жесткий чувяк наступил ему на лицо, сплющил нос, губы, вдавливая глаз. Он затих, смиренный этой стопой. Лежал, тяжело дыша, видя единственным глазом голую, грязную щиколотку, пузырящуюся порточину, обитый медью приклад. И как ни шумно билось в нем сердце, ни звенели в ушах разбитые ударами перепонки, он услышал, уловил из-под грязного, растоптавшего его башмака легкий металлический звук, непрерывный, приближающийся стрекот.

И все, кто был во дворе, затихли. Слушали металлический звук.

Так звенят вертолеты, когда на разной высоте их пары идут над горами, сливая звучание винтов в моментально возникающий резонанс. Единый, сложный, металлический звук держится в воздухе, переполняет ущелье, а потом резонанс исчезает, и единый звук разрушается на множество отдельных звучаний. Этот стрекот невидимых, далеких еще вертолетов слушали люди во дворе феодальной усадьбы, в которой Власов, поверженный, втоптанный, лежал среди кровавых плевков.

Чувяк, раздавивший лицо, отступил. Толпа во дворе гудела. Пробегали, скрипели воротами, выкрикивали. Главарь властно, резко отсылал людей, взмахивал рукой, и вооруженные слуги быстро, безропотно повиновались взмахам, исчезали в воротах. Мелькали шаровары, повязки, вороненые, снятые с плеч стволы.

Главарь гортанно крикнул над головой Власова, плеснул рукой с перстнем, указуя вверх. Двое охранников рванули Власова с земли, толкнули вперед. Подогнали к башне и втиснули в узкую дверь, стали пихать, понукать ударами, криками вверх, по крутой глинобитной лестнице, проложенной в тулове башни. На вершине, на плоской крыше, были вмурованы корявые слеги. Охранники подтолкнули к ним Власова. Стали приторачивать, прикручивать к ним его связанные, вывернутые за спину руки. Привязали и скрылись, сбежали вниз, в толкотню, в звяк оружия, в гортанные команды, смешанные с лошадиным ржанием.

Власов, оглушенный, избитый, не понимая, что происходит, зачем его водрузили на башню, остался один на плоской вершине.

Отсюда из пустоты, из просторного неба, ему открылась окрестность. Близкая солнечная река, плоско текущая, ветвящаяся рукавами-протоками. За рекой тянулась белесая, желтоватая степь, сначала в прибрежных зарослях, а потом в волнистых холмах. Другой, близкий берег, на котором находился кишлак, взбегал пологой горой, возделанной, изрезанной мотыгами, с множеством мелких арыков, насыпанных террас, рукотворных валов и запруд. Этот возделанный склон был в садах. Глянцевитые желто-зеленые купы, голубовато-серебристые, с опавшей листвой виноградники казались обрызганными солнечной влагой. У подножия горы, недалеко от реки, лежал разбившийся вертолет – ребристый остов в пятне расплывшейся сажи, замаравшей белесый склон. Над ошметками машины курился дымок. Там что-то продолжало гореть, тлеть, жирное, влажное, копотное.

Кишлак прилепился на вершине горы, над рекой, над садами. Власов на башне, прикрученный к слегам, вертел головой, разглядывая сверху селение. Плоские крыши, на которых сушились какие-то желтые, похожие на урюк плоды. Сложную многоугольную лепнину дувалов и вытоптанных, без единой травинки, дворов. Проулки с голубым куполом мечети, похожим на глазурованный чайник. Бегущих в проулке людей с оружием. Крикливых смуглолицых детей в пестрых одеждах. Старика, подгонявшего ишака. Двух женщин с покрытыми головами и лицами. Они мели дорогу своими долгополыми темными одеяниями.