Александр Проханов - Война с Востока. Книга об афганском походе

Лейтенант приблизился к головному посту у въезда, к полуразрушенной башенке, островерхо черневшей в небе.

– Стой!.. Два!.. – раздался приглушенный сдавленный голос.

– Три! – отозвался лейтенант на пароль. Сегодня на заставе действовал пароль «Пять». Произнесенная часовым цифра и ответ лейтенанта вместе составляли пятерку.

Лейтенант поднялся на башню и в сумраке сначала по близкому тихому дыханию, а потом по прикосновению к твердым пластинам бронежилета обнаружил солдата. Это был Лучков, москвич, тот, что днем подбрасывал щепочки в топку. Сейчас Лучков, в стальной попоне и каске, стоял у бойницы, у выставленного пулемета, и в прибор ночного видения озирал окрестность. Тут же, едва различимое в темноте, висело било, танковая гильза, и лежал металлический штырь. В случае тревоги надлежало бить по гильзе частыми ударами, поднимая заставу.

– Как обстановка? – спросил лейтенант.

– Нормально, – тихо ответил солдат. Но лейтенант почувствовал в его ответе неуверенность, несмелость.

– Что, страшно? – спросил он. И тут же всем своим телом, стиснутым сталью, ремнями, оружием, ощутил витавшую рядом опасность. – Боишься?

– Боюсь, – признался солдат, доверяясь своему командиру, ища у него защиты.

– Давай-ка посмотрим, какой у тебя тут из окна вид открывается! – попробовал пошутить лейтенант. Мягко отстранив Лучкова, прижался глазами к прибору ночного видения. Привычная картина…

Казалось, мир наполнился зеленой водой и в ней мягко поплыли, заволновались очертания дороги, разгромленные грузовики, бугры и рытвины, клетчатые остовы разрушенных кишлаков. Все омывалось, колебалось в потоках бесшумных течений, словно подводные бестелесные духи проплывали несметными толпами.

Страх молодого солдата был лейтенанту понятен. Москвич, любимчик московской родни, недавний школяр, чья комната – в янтарном солнце, нарядные книги на полках, аквариум с пестрыми рыбками, кассетник с музыкой. И вдруг – оторванный от всего, в бронежилете, один навстречу угрюмой, чудной равнине, навстречу войне под этой зимней кандагарской луной.

Лейтенант сам переживал все это многократно. И, не имея для солдата иных слов, иного знания, помимо военного, что привело их обоих на эту боевую заставу, поставило здесь, среди крови и слез, сказал:

– А ты не бойся, Лучков! У тебя ведь оружие, пулемет! Отличное оружие… Пусть они тебя боятся!.. Давай, начинай «профилактику»!.. Бей по обочинам… От подбитого танка и дальше, к арыку… Пусть знают, что ты не спишь, что ты не боишься!.. Если кто сунется с миной или в засаду полезет, мигом отскочит!.. Давай начинай!.. Короткими очередями!.. Огонь!..

Лучков припал к пулемету. Навел его на туманную глыбу ржавого танка. Ударил очередью. Короткий огненный треск пролетел и вонзился в обочину. Еще и еще. Пули вылетали из ствола, рыхлили грунт у дороги. И, отталкиваясь ими от бестелесных летающих духов, солдат обретал уверенность. Он уже не был одинок и беспомощен.

Лейтенант уходил, слыша редкие долбящие очереди.

Луна сместилась к горе, и теперь ее легкое дуновение, розоватые и синеватые кольца уходили за кручу. Невидимая, обратная сторона горы была теперь глазированной, в слабых вспышках слюды и кварца, а эта, нависшая над заставой, мрачно, неразличимо чернела.

Лейтенант шел вдоль кирпичной стены, мягко шурша ботинками. Две тени отделились от стены, и голос, негромкий и твердый, произнес:

– Стой!.. Один!..

– Четыре! – отозвался лейтенант, узнавая близнецов Благих, выхватывая зрением из темноты металлические отсветы на их автоматах.

Братья охраняли фронт заставы, обращенный к кишлаку, и здесь, в дозоре, ожидая нападения душманов, они непрерывным шепотом вели важный им одним разговор. Лейтенанту захотелось узнать, о чем говорят близнецы в эту тревожную ночь.

– Ему объясняю, как прируб будем делать, – сказал старший ефрейтор, а младший, санинструктор, молча кивнул, тронул свою неизменную медицинскую сумочку. – Вернемся, прируб будем делать, чтоб просторнее жить. А то в старой избе тесновато.

– Хорошее дело! – В лейтенанте вспыхнула к ним почти отцовская нежность, благодарность за что-то. Быть может за то, что принесли они сюда, в эту азиатскую враждебную ночь, образ милой деревни. На белом снегу – струганные смолистые бревна, стоит звон топоров, оба они ладными, мелкими ударами выбирают паз, выламывают трескучие длинные щепки, и мать с крыльца смотрит на своих сыновей. Они, солдаты, принесли сюда этот образ, поделились со своим лейтенантом.