Фёдор Кнорре - Навсегда [Роман]

— Да? К сожалению, мы не знали этих подробностей… Перед отъездом из Москвы мне просто сказали, чтоб я связался с профессором Даумантасом…

— Это очень лестно, что в Москве… Весьма любезно с вашей стороны, хотя я не склонен преувеличивать популярность моего имени…

«Колючий старик, — подумал Дорогин, — и чего это он злится?»

Профессор неприятно улыбался, беспокойно морщился, и разговор получался трудный, какой-то беспричинно колкий, чуть не враждебный.

Вдруг Матас привстал и, потянувшись, легонько, но довольно настойчиво подергал профессора за рукав пиджака. Это было так неожиданно и как будто даже бестактно, что профессор и Дорогин изумленно замолчали. А Матас как ни в чем не бывало с простодушной, доброй улыбкой продолжал смотреть профессору прямо в лицо, видимо очень довольный, что оборвал разговор.

«Ну и ну, — с тревогой подумал Дорогин. — Сейчас совсем поругаемся со стариком. Надо же — прямо за рукав!»

Но худшее было еще впереди. Матас перестал улыбаться, неодобрительно нахмурился и совершенно невозможным в серьезном разговоре, хотя и дружелюбным тоном, вроде того, как говорят ребенку: «перестань капризничать, а то вон дядя смотрит», укоризненно произнес:

— Товарищ профессор, мы же не комплименты вам говорить пришли. У вас в самом деле есть много друзей. И они с уважением давно следят издали за вашей работой.

— Вероятно, очень издали. Иначе я этих друзей, наверное, когда-нибудь заметил бы… — Профессор приготовился сказать это холодно и едко, но выговорилось у него почему-то скорее печально, и Матас это безошибочно отметил.

— Да, — сказал он. — Действительно, очень печально. Но, знаете ли, были серьезные причины, по которым им не удавалось с вами встретиться раньше для делового разговора. Товарищ Дорогин работал в Белоруссии — значит, находился за границей… И ни его самого, ни его экскаваторов не пропустили бы к нашим болотам… А я? Я все больше сидел по тюрьмам последнее время. Как и многие другие. Так что вот оно как получалось.

— Да-да, — еще сильнее морщась от неловкости, сказал профессор. — Вообще, извините, мы, кажется, отвлеклись в сторону… Только я хотел спросить, о каких… экскаваторах вы говорили?

Дорогин с облегчением пододвинул свое кресло поближе.

— Ну, вот с этого и можно начать деловой разговор…

Юлия, проводив посетителей до лестницы, осталась внизу, изо всех сил прислушиваясь к голосам в комнате Юстаса. Если бы лестница так не скрипела, она обязательно поднялась бы наверх, чтобы подслушать получше.

Опустив руки в миску, где собиралась мыть горох, она тревожно раздумывала. Что им надо, этим двоим, от нашего чудака, который ничего не смыслит в практических делах! Странно, очень странно. Еще уговорят его подписать какую-нибудь бумагу, чего доброго. А уж хуже ничего на свете нет, если человек подпишет бумагу. Она за всю жизнь одну только закладную подписала, и то сколько лет мучается, не зная покоя.

Она стряхнула с рук воду и выпрямилась. Пускай лестница скрипит сколько влезет, хоть на весь дом. Наплевать! Нужно знать, о чем там идет разговор.

Юлия поднялась до половины лестницы и некоторое время стояла и хмурясь слушала, вытирая мокрые руки о фартук. Ага, так она и думала! Один — литовец, сразу видно, что здешний, другой из самой Москвы приехал. Что им могло понадобиться от такого никчемного старого домоседа, как бедняга Юстас? Похваливают, что он так хорошо изучил эти несчастные болота, в которые он всю жизнь вбил. Кажется, хитрые ребята, узнали его слабое место!

Беспокойство все сильнее охватывало старуху. Она потихоньку спустилась с лестницы, придвинула миску с горохом как можно ближе к двери и, погрузив руки в воду, продолжала слушать до тех пор, пока наверху не послышались шаги и голоса прощающихся гостей…

И вот давно уже утихло гоготанье растревоженных гусей, и маленькая Оняле наконец оторвалась от щелки в воротах, через которую долго смотрела вслед уехавшим посетителям, и кастрюлька с горохом на плите начала бурлить и булькать, а профессор все не показывался из своей комнаты.

Он долго ходил и ходил из угла в угол, прежде чем заметил, что Ядвига стоит в дверях, дожидаясь удобного момента, чтобы заговорить.

— Я не буду тебе мешать, — сказала Ядвига. — Мне только бы знать — это хорошо, что они приходили?

— Хорошо или плохо? Да, вот именно, — начал он, думая вслух, и, сейчас же опомнившись, обернулся к Ядвиге. — О, конечно, что же тут может быть плохого? Даже интересно было с ними поговорить.