Фёдор Кнорре - Навсегда [Роман]

— Откуда?.. Ну зайдите, испытайте, а вдруг да знает!.. — загадочно ухмыляясь, подзадорил Степан.

Возвращаясь с фабрики после работы, Аляна почти у самого дома вдруг заметила, что идет торопливым шагом, чуть не бегом.

«Куда это я спешу? Зачем мне теперь торопиться? Какая глупость!» — Она с досадой передернула плечами, подняла голову и пошла совсем медленно.

«Ничего тебя дома не ждет, некуда тебе, дуре, торопиться, некуда… — говорила она себе. — Мы поссорились совсем, навсегда… Поссорились? Да ведь мы с ним ни разу в жизни ни единого слова наедине не сказали — и вдруг поссорились. Какая дура могла это выдумать! Просто ничего не было. И вот от ничего и осталось ничего, — чего же тут мучиться?»

Но через минуту, сама того не замечая, она снова, опустив голову, быстрым шагом, почти бегом, неслась к дому. Носки старых туфель так и мелькали у нее перед глазами.

Дома никого не было, кроме матери. Магдалэна, на минуту обернувшись, молча показала, где стоит кастрюля с обедом, и продолжала стирать, равномерными, утомленными движениями нажимая на ребристую доску. Она чувствовала себя слабой и больной и с тем большим упорством заставляла себя доделать всю работу до конца, хотя по временам в голове что-то начинало мутиться и покачиваться в такт работе.

Всю жизнь она стирала по чужим домам. Приходила рано утром, приветливо здоровалась с заспанной хозяйкой, развязывала платок, вешала в уголок свое потертое пальто, и ее оставляли один на один с громадной кучей грязных простынь и скомканных перепачканных рубах. Не теряя ни минуты, она с ожесточением накидывалась на работу, не делая ни одного лишнего движения. А через день-два уходила, получив поденную плату, вежливо поблагодарив хозяйку и оставив после себя высокие, аккуратно сложенные стопки пахнущего свежестью, подкрахмаленного, отглаженного белья.

А сейчас перед ней всего маленькая кучка домашнего, своего белья, и уже не хватает силы справиться. Руки еще работают, но дышать трудно, и по временам она начинает слышать шум своей работы как будто со стороны, и ей кажется, что стирает кто-то другой, а не она.

За спиной хлопнула дверь и вошли, оборвав на пороге оживленный разговор, ее муж и Степан.

Со своей несчастной способностью добродушного человека всегда предполагать, что другие находятся в том же приятном настроении, что и он сам, Жукаускас, не замечая, что момент вовсе не подходящий, бесшабашно шлепнул ладонью по столу, точно выкладывал давно припасенный разговор.

Он только что побывал со Степаном в конторе у Дорогина и был полон решимости.

— Ну, старушка, — бодрясь, воскликнул старый мастер, — ты, конечно, можешь меня пополам перепилить. Но лучше бы тебе этого не делать. А?

Магдалэна многозначительно промолчала и, не оборачиваясь, продолжала стирать.

— Ты сама рассуди, что, в конце концов, лучше? Весь век тянуть свою лямку в одиночку, точно какому-нибудь барбосу на цепи в будке, или…

Магдалэна высоко подняла брови, перестала стирать и подчеркнуто вежливо переспросила:

— Как ты сказал? Барбосу?

Степан слегка покраснел, но Жукаускас, все еще бодрясь, махнул рукой.

— Ну, может, барбоса я и зря упомянул. Не придирайся к словам… Если человеку открывается-возможность… Не лучше разве взяться за настоящее дело?.. Понимаешь?

— До того понимаю, что можешь и не договаривать, — холодно сказала Магдалэна.

— Ну, еще бы, ты же молодец, старушка. — Жукаускас помолчал, с заметным усилием набираясь духу, и вдруг выпалил: — Ну сама подумай: разве я не рабочий, черт возьми?

— Черта ты мог бы и не беспокоить ради такого ясного дела.

— Ладно. Я ведь только говорю, что я рабочий. Разве нет? Мастер, понимаешь ли… Тошнит меня от дырявых кастрюль! Видеть я больше не могу всей этой чертовой бабьей рухляди…

— Не беспокой кого не надо, — холодно повторила Магдалэна. — Значит, ты решил взять да и бросить свою мастерскую? Что ж, там тебе работы меньше будет, что ли?

— Работы, пожалуй, будет и побольше. Да разве я когда-нибудь от работы бегал?

— Ты-то нет. А она от тебя довольно часто бегала. — Терпению Магдалэны подходил конец. — Есть кусок хлеба в руках — ему мало! Ладно, бросай работу, а я завтра же опять пойду по людям стирать. Завтра же!

— Ах ты, боже мой! — в отчаянии схватился за голову старый мастер. — Вот уж до чего дошло! А?..

— Пойду! — с наслаждением повторила Магдалэна. Она выпрямилась, опираясь о край корыта, и коротко и быстро дышала, ожидая еще одного какого-нибудь последнего слова, которое переполнило бы чашу.