Владимир Карпов - Признание в ненависти и любви [Рассказы и воспоминания]

Мне не раз доводилось слышать подобные признания женщин. И всегда, стараясь объяснить мотивы своего поведения, они проникались воспоминаниями и плакали. Но моя собеседница сдержалась. Мне показалось даже — глаза у нее стали суше. «Ого!» — подумал я.

— Через какое-то время им повезло, — сказала она сдержанно, — надзиратель пошел принимать душ.

Вот Неся отпирает камеру, берет ведро и переступает порог. Но, сомнения нет, штрафники навострили слух — гомон, возня у них стихают, — и необходимо, чтобы все повторилось, как всегда.

Однако за то короткое мгновение, когда Неся входит в камеру, она успевает одарить Жана нежным и преданным взглядом… Он же, когда поднимается с нар, взмахнув руками, обнимает ее за плечи и привлекает к себе. Держит всего миг, но чувствует ее трепет. Да и она сама, прильнув к груди Жана, прикасается губами к его руке и тут же ставит ведро, которое звякает ручкой.

Стараясь дышать ровно, берется мыть пол, а он получает возможность глядеть на нее, сколько хочет. Глядит и думает, что придется написать, чтобы была приветливее с надзирателем и огрызалась, кричала бы на заключенных, — такая грубость понравится тому… И воды, как можно больше лила воды! А потом, потом пусть сделает только одно, остальное же он берет на себя.

Не привыкать!

Он, ликуя, видит, как Неся кладет под подушку письма, ломоть хлеба и, быстренько взяв нацарапанные им бумажки, сует их в вырез, под кофточку. Затем, помедлив, чтобы унялось возбуждение, склоняет покорно голову и выходит из камеры, поблескивая на него краешком глаза. «До-ро-гая!..»

Видимо, в эту минуту, когда между их сердцами устанавливалось единение и они ныли от угрозы, висящей над ними, окончательно и созрел его план. Отчаянный, дерзкий, но вероятно, единственно возможный — выбраться на свободу вместе с геттовскими работниками, когда те будут возвращаться назад. «Так, только так!»

Под подушкой он находит не одни письма и хлеб — там оказывается резиновая трубочка и плитка шоколада. О воде и еде думать теперь уже не приходится…

Наконец настает назначенный день.

Начинается он, как всегда. Приходят сестры. Вешают пальто на гвоздь недалеко от стола надзирателя. Грохоча сапогами, унылый эсэсман ведет на допрос заключенного из дальней камеры, а надзиратель, сев за стол, начинает листать свой гроссбух. Младшая сестра исчезает — уходит по своим делам. Неся берется мыть коридор. Штрафникам удалось достать шпанса, и они гогочут, потешаясь перед угощением.

И все-таки Жан ощущает что-то необычное. Оно идет от Неси. Девушка избегает смотреть на дверь камеры Жана и часто бросает взгляд туда, где шумят штрафники, прислушивается к глухим стенаниям, что, кажется, просачиваются сквозь стены и потолок. Она осунулась за ночь, сгорбилась. Даже то, как Неся, выпрямившись у ведра, заправляет мокрыми руками под платок непослушные пряди, выглядит как нечто тяжелое для нее.

Нет сомнения — она со страхом ожидает и боится минуты, что начнет приближаться, как только кто-нибудь из эсэсманов отдаст дань немецкой педантичности и до Жана никому уже сутки не будет дела. Она, безусловно, нагородила для себя целый частокол препятствий, одно страшней другого. Но самое страшное из них, разумеется, штрафники. Они обязательно услышат, как она будет отпирать замок и открывать дверь. Каждый считает, что имеет право на бесправную, и они следят за нею, ловят момент, когда можно видеть ее голые ноги. Они, возможно, в душе даже ревнуют ее друг к другу… А разве не может быть, что они просто в сговоре с надзирателем и тот нарочно уходит из коридора, чтобы проверить и разоблачить ее?

В догадки не хочется верить. Жан гонит их. Но, как назло, они получают все новые и новые подтверждения. Когда надзиратель отлучился, Неся осторожно приблизилась к двери, и вместо того чтобы отпереть замок, сует в щель… плитку шоколада, которую, видимо, не успела положить под подушку, когда убирала в камере…

Трудно было Жану переносить издевательства Фройлика. Еще труднее — заставить себя лизать грязный пол. Но откуда взял он силы стерпеть этот злостный шоколад?.. Да вот стерпел. Мало того — сразу засел за письмо, в котором просил Несю быть мужественной, не забывать, что и она, как он, осуждена на смерть, и ей, как и ему, нечего терять. «Так как же тут, дорогая, не использовать единственный выход?» — спрашивал он. Правда, он видел, как она, сунув шоколад в щель, схватилась руками за шею, словно ее душил воротник, и вертела головой.