Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 2

Но окончательно моряки покорили партизан тем, что и от разговоров о самом разном не бежали, на все вопросы отвечали охотно, серьезно или со смешком, но отвечали, а Петра не только пустили на катер, ему даже подарили старую тельняшку, которую тот немедленно и выставил напоказ, распахнув ворот рубашки до последней пуговицы.

Еще не были полностью закончены мостки-причалы, еще подравнивали сходы для лошадей, а из леса, казавшегося непроходимым, вдруг повалила пехота. Не четким строем походных колонн, а группами от трех до десяти человек, потом — просто толпами. Пехота усталая, но веселая, бесшабашная и твердо верящая в свою неодолимую силу. А едва прозвучала первая команда, стало ясно, что беспорядок — одна видимость: солдаты моментально по отделениям разобрались и приказ в полном молчании выслушали. А потом очень многие из них, сложив на катера оружие и одежду, вплавь переправились через Березину, здесь оделись, неуловимо быстро проверили оружие и исчезли в другом лесу. Все делалось вроде бы и без спешки, но не успел Каргин самокрутки выкурить, как одного батальона и след простыл.

Когда через Березину полностью переправился один из полков, когда командование убедилось, что все идет нормально, к Каргину вдруг не спеша подошел полковник — командир дивизии — и сказал, протянув руку для пожатия:

— Теперь догоняй свою бригаду. Можете идти в колонне этого полка: он в те края путь держит. — Помолчал, сочувственно разглядывая осунувшееся лицо Каргина, и предложил неожиданное: — Хотя можешь тронуться отсюда и часа через два. С арьергардом моей дивизии… Чего молчишь, младший лейтенант?

— Мы сейчас тронемся. Что такое два часа на отдых? Разморит только, — вздохнув, ответил Каргин, с удивлением подумав, что нет у него даже признаков робости перед командиром дивизии, что не только большого воинского начальника, но и многое понимающего, душевного человека в нем видит.

Очень непривычно было среди белого дня, не таясь, походной колонной идти по тракту. Правда, и на тракт выйти оказалось не так-то просто: по нему нескончаемой колонной шли советские войска. И пехота, и артиллерия, и танки. Еле уловили интервал, чтобы вклиниться в общий поток, стать частицей его. Особенно же обрадовало то, что солдаты сразу приняли их дружески, даже с участием и уважением. И табаком делились, и с оружием своим охотно знакомили, и о Большой земле рассказывали.

Шагая по тракту рядом с солдатами, слушая их рассказы о минувших боях и глядя вокруг, партизаны проникались еще большим уважением к мощи своей армии: ведь по обочинам тракта стояли вереницы фашистских машин самых различных марок, самого различного назначения; здесь же мокли под дождем и чемоданы, набитые так, что, казалось, вот-вот лопнут ремни, стягивающие их, и аккордеоны, отливающие перламутром, и просто узлы, из которых кое-где высовывалось цветное тряпье.

Машин было больше таких, что вставь ключ в замок зажигания — и понеслась!

И еще — множество трупов виднелось там, где недавно гремели бои.

Каргину показалось, что солдаты равнодушно проходили и мимо трупов фашистов (повидали мы этой падали, на всю жизнь хватит!), и мимо самых заманчивых трофеев. Только изредка кое-кто задерживался на несколько минут, чтобы вскоре догнать товарищей, догнать с аккордеоном или баяном в руках. А еще немного погодя находился и доброволец-гармонист, который нежно и вроде бы непривычно брал инструмент в огрубевшие руки — и, глядишь, вот уже и поплыла над трактом родная мелодия, наполняя сердце теплом, грустью и радостью.

В одной из легковых машин, вереницей стоявших вдоль тракта, были трупы четырех фашистских офицеров. В мундирах с погонами, при крестах. У одного из них окаменевшие руки лежали на баранке и были прекрасно видны большие золотые часы. Казалось, слышалось их призывное тиканье.

Серега Соловейчик, который всегда старался быть около Юрки, спросил у своего командира:

— Можно, я их сниму? Для товарища Каргина?

Он, Юрка, об этом почему-то не подумал. Мысль о том, что было бы вовсе неплохо заиметь такие часы, у него мелькала. Но чтобы снять и вручить их Ивану, — до этого не додумался. Однако грабить мертвого… Что же это за армия будет, если каждый ее солдат начнет шарить по карманам убитых врагов? Взять что-то всем, коллективу, нужное — это одно дело, а для кого-то, пусть даже для командира… Сначала возьмешь для большого командира, потом для того, который рангом поменьше, глядишь, и втемяшится в голову мысль, дескать, если для них можно, то почему для себя нельзя?