Павел Кочегин - В небе полярных зорь

— Тогда надо занимать оборону, — сказал Мирзоев.

— Да, надо! Обязательно надо!

Местность для обороны была удобной. Между скалой, которая укрыла отряд, и другой, соседней, круто уходящей вверх, образовался своеобразный туннель, вход и выход из которого предстояло оборонять.

В пещере тем временем разожгли костер. Из-под каменной арки, как из курной избы, повалил дым. Машенька хлопотала среди больных и обессилевших. Тиша любовно уложен на сосновые ветки. Остальные сидели у костра, взволнованно обсуждали последнее событие, поджаривали кусочки мяса.

Комлев присел к костру, высказал свои соображения о сложившейся обстановке. Возражений против того, чтобы занять оборону, не было. Даже Сомов понимал, что это единственная возможность спастись.

На ходу глотая непрожаренные куски мяса, мужчины под руководством Мирзоева занялись сооружением снежных окопов. Используя в качестве лопат лыжи, вырезали снежные кирпичи и выкладывали из них брустверы.

— Поднажмем, старшина, чтобы веселее фрицев, встречать, — подбадривал Мирзоев насупившегося Сомова.

— Будут окопы или нет, а если фрицы придут, все равно всем нам тут крышка.

— Ну, раньше смерти не умрем. Подлиннее и пошире делай!

— Что же, танцевать в нем, что ли?

— Ты забыл, что в окопах делают? — не удержался от замечания Иван. — Быстро вспомнишь, когда припечет. Руками начнешь снег разгребать.

Комлев в это время обошел местность, проверил у всех оружие. Кое-кому подсказал, как действовать гранатой. Четырех автоматчиков во главе с Иваном Трофимовым послал на противоположный конец ущелья.

Не успели закончить с окопами, как послышался такой знакомый, такой родной гул.

— Наши, наши яки! — в восторге крикнул Мирзоев. И тут же закричали, захлопали в ладоши, замахали руками остальные.

Истребители сделали круг и начали пикировать на противоположный склон невысокой сопки, стоящей неподалеку от скалы Пасть Зверя. Перекрывая гул моторов, затрещали короткие пулеметные очереди. Бозор непонимающе посмотрел на Комлева.

— Все ясно. Разведчики заметили врага и решили его атаковать. А обстреляли они наших преследователей. Видать, «рама» успела сделать свое дело, ясное море. Пошли готовиться к встрече! — Комлев быстрым шагом направился к ущелью. Но тут же остановился, показывая рукой на появившуюся в небе шестерку «мессеров». Завязался воздушный бой.

Клубок самолетов то удалялся в сторону — тогда их не было видно из-за нависшей скалы, то опять появлялся над головами, и люди с замиранием сердца следили за этой головокружительной каруселью. Вот вышел из боя задымившийся «мессер». Следом за ним вспыхнул «яша». Из кабины вывалился черный комок.

— Открывай парашют, открывай! — кричали из отряда падающему пилоту, словно он мог услышать. Не сразу заметили, как из-за сопки, по которой вели огонь наши истребители, выскользнул лыжник, за ним второй, третий, лощина стала быстро заполняться людьми. Впереди — высокий, на очень длинных ногах немец с овчаркой на поводке.

Зная, как напряжены, как волнуются товарищи, Комлев тихо, но так, чтобы слышно было всем, отчеканил:

— Спокойствие! Без команды не стрелять! После команды — одиночными патронами и только наверняка.

Между отрядом и немцами каких-нибудь сто, семьдесят, наконец пятьдесят метров. Гулко стучат сердца. Бозор еле сдерживается от соблазна нажать на спусковой крючок.

— Что же он молчит? — досадует на командира. Но вот долгожданная команда:

— Пли!

Грянул залп. Взмахнув руками, упал навзничь длинноногий немец. Овчарка , почувствовав свободу , большими прыжками ринулась вперед.

— Пли! — повторил Комлев и , когда собака сделала последний прыжок, выстрелил в упор.

Еще несколько вражеских тел распростерлось на снегу. Получив отпор, немцы залегли.

— Пли! — снова раздалась хриплая команда Комлева.

Гитлеровцы, отстреливаясь, стали отползать назад.

— Для начала неплохо , — удовлетворенно отметил Комлев.

— Дали напиться, — скупо обронил лежащий рядом Сомов.

При первых же выстрелах этот человек, как строевой конь при звуке трубы, подтянулся, стряхнул с себя апатию, вел бой толково, с большой выдержкой. Теперь, обернувшись к Комлеву, он натужно, словно это стоило ему величайших усилий, сказал:

— Ты не серчай на меня, командир. От слабости, от помутнения разума я тогда говорил... В случае чего, когда будешь писать письмо в Псков, жене моей, не пиши о том...