Геннадий Семенихин - Послесловие к подвигу

– Что, майор, нравится? Изумительная девка, едят ее мухи с комарами. Честное слово, если бы не проклятый осколок в голени, я бы за ней и в свои сорок пять поухаживал. А вы? Вы бы нет? Да, если бы не ваша загипсованная ножка, она бы первая вам на шею, такому красавцу, бросилась.

– Зачем, – сказал Нырко, и губы его горько покривились. – Зачем это нелепое донжуанство. И себе, и ей только в душу плюнуть?

– Как зачем? – вспылил Птицын. – Да вы что же? Не от мира сего? Или забыли, что в доброй студенческой песенке поется: «Наша жизнь коротка, все уносит с собой, проведемте ж, друзья, эту ночь веселее».

– Веселей, – поправил майор.

– Ну, пусть, – охотно согласился интендант. – Но ведь это же песня мирного времени. А мы на войне, да еще на какой. Где каждую минуту погибнуть можно. И трудно сказать, на кого смерть навалится раньше. На меня, когда я продовольствие и боеприпасы на передовую транспортирую во главе автоколонны, или на вас, когда вы идете в бой.

– У меня все-таки шансов больше оказаться в ее власти, – усмехнулся майор.

Птицын поднял широкие пухлые ладони:

– Не спорю, не спорю! Но и я не застрахованный. Так в чем же дело? Если рядом отзывчивые мягкие руки и податливые губы, неужели бы вы, воздушный боец, остановились?

– Не знаю, – хмуро произнес Нырко. – Честное слово, не знаю, как бы я поступил, если бы кто-то даже бросился мне на шею, но только убежден, что большая чистая любовь может быть у человека только раз в жизни. Один только раз. И за нее можно шагнуть в огонь.

Птицын яростно захлопал в ладони.

– Что? – захохотал он. – Один раз в жизни! Нет, вы только поглядите на этого чудака. Натуральный карась-идеалист, едят меня мухи с комарами. Хотя постойте, – он вдруг запнулся и посерьезнел: – Ах да, как же я смог забыть… ведь вам только двадцать три, а в эти годы порою все воспринимается в розовом свете. Ну, что касается меня, то я свой Рубикон давно уже перешел.

Нырко не ответил. Он лежал неподвижно, глядя открытыми глазами на разрисованный незатейливыми виньетками потолок, думал о своей судьбе. А все-таки нельзя обижаться на этого толстяка. В одном он совершенно прав. Жизнь невозможна без любви, даже сейчас, в эту пору, когда ты каждый день ходишь под смертью. А у тебя, Федор? Разве не любовь наполнила всю твою жизнь возвышенным содержанием, дала второе дыхание в воздушных боях. Как много в жизни военного летчика, по-настоящему преданного небу, безраздельно срастившегося со своим звонкоголосым истребителем, элемента случайности! Случайный досрочный отпуск из-за того, что эскадрилья не получила новых самолетов И-15 бис, случайная (тогда еще не говорили «горящая») путевка в Кисловодск, случайная встреча на танцплощадке и первый случайный поцелуй у затемненного санаторного корпуса с обещанием «завтра обязательно встретиться». Он тогда нелепо пошутил:

– Послушай, Лина, у тебя нос холодный-холодный.

– Так бывает у самых верных. У тех, кто умеет любить, – промолвила она. – Сколько тебе, Федя?

– Двадцать два, – ответил старший лейтенант Нырко.

– А мне двадцать один. Но я гораздо тебя старше.

– Почему?

– Потому что я уже была замужем.

– Ты?

– Да, я.

– Значит, ты не относишься к племени самых верных, если разлюбила своего мужа, – обиженно заметил он.

– А разве можно жить, если один прожитый день кажется тебе годом, – сказала она с вызовом и заплакала.

В ту ночь они не вернулись в санаторий. Только на завтраке их увидели соседи по палатам. Они смело сели за один стол, беспрестанно переглядывались и без слов улыбались, разговаривая одними глазами. И уже понимал молодой командир эскадрильи Федор Нырко, что навсегда связывает судьбу с этой зеленоглазой, немножко застенчивой в своей прямоте женщиной и ни за что не вернется без нее в далекий от Кисловодска авиагарнизон.

– Ты вот что, Лина, – степенно говорил он ломающимся баском. – Вещичек с собой у тебя много?

– Да откуда же? – краснея, ответила она, – Один чемодан. Только для чего тебе это?

– А для того, что завтра я беру два билета на гражданский самолет, и баста. В Минск летим, а там и к моему месту службы.

– Федя, – остановила она его, глядя на старшего лейтенанта восторженными глазами. – Я никуда с тобой не поеду. Разве так можно – сразу после первой встречи? А вдруг все это непрочно.

Он вывел ее из столовой, взял под руку. У большой, яркой от летних цветов клумбы они сели на скамейку! На деревянной ее спинке чей-то перочинный ножичек старательно вырезал: «Оля + Сережа=любовь навек».