Василий Сорокин - Друзья Карацупы

Щенку с малых лет, то бишь месяцев, приходилось делать пробежки и даже рывки. А все дело в том, что Славка садился на велосипед и начинал вовсю крутить педали. Туману, конечно же, не хотелось отставать, и он напрягал все силы, лишь бы хозяин не ушел вперед.

В перерывах между физкультурными занятиями Славка учил своего любимца командам «Барьер!», «Сидеть!», «Рядом!», «Лежать!», «Апорт!». О каждой из них можно было бы написать много. Тут и капризы Тумана, и Славкино, поистине «собачье», терпение, тут и награждение щенка лакомствами и шлепками. Тут дни и ночи, отданные собаке.

Взять хотя бы апортировку. Что это такое? Апортировка это значит — я брошу предмет, ты подай. Я оставлю — вернись, возьми и принеси. Я прикажу — неси в зубах и не смей выпускать.

Славка сделал апортировочный предмет из дерева. Этакий кругленький чурбачок, похожий на гантели. В середине он тоньше, чтобы удобнее было брать в зубы. Но сколько хозяин ни крутил перед глазами щенка новинкой, тот не понимал, чего от него хотят. Славка и подразнит, Славка и так, и сяк — Туман смотрит, а хватать не хватает.

— Ну что с тобой делать?

Сказав это, Славка сел под яблоней и задумался. Рядом лег Туман. Ничто, казалось, не нарушало покоя друзей. Лето шло на убыль. Август мирно дремал в саду, дыхание его было теплым и грустным. Казалось, последний месяц лета весь пропитан запахами цветов и фруктов. Прежде чем уйти на отдых до будущего лета, он так и струил аромат.

Славка положил щенячью морду себе на колени. «Вот и кончается наше детство, Туман. Юность стучится в двери. Давай-ка продолжим без ссоры домашнее воспитание. Надо готовить тебя к жизни. Ну, чего уставился?»

— Вовка!

В окне показалась взлохмаченная голова младшего брата:

— Чего тебе?

— Принеси шпагат.

— Зачем?

— Нужен, раз прошу.

— А где я его возьму?

— В сенях.

— А если там нету?

— Ну, знаешь!

Славкин голос не предвещал ничего хорошего, а потому через полминуты из окна вылетел шпагат. Туман вскочил, кинулся вперед и стал трепать его.

— Ко мне!

Туман побежал к хозяину, не разжимая зубов. Сзади разматывался моток.

— Хорошо!

Славка привязал апортировочный предмет к шпагату и, кинув подальше, стал резко подергивать конец. Щенок весь насторожился, затем бросился в траву, где пойманной рыбой трепыхался апорт. Приняв его за игрушку, придавил лапами и стал грызть. Деревянный кругляш выскользнул из-под лап и, будто живой, пополз к ногам хозяина. Не тут-то было! В собаке проснулся охотничий инстинкт. Она догнала.

— Апорт!

Схватила.

— Ко мне!

Принесла.

— Дай!

Туман неохотно разжал зубы. В порядке компенсации Славка дал ему кусочек сахара.

Август сменился дождливым сентябрем, октябрь высушил слезы на деревьях и траве, глянул сухими, прозрачными закатами. Перед тем, как уйти, он подбрасывал по утрам холодный иней.

Туман по-прежнему жил в своей уютной, хотя и без особых удобств квартирке. Голос его ломался. Когда к дому приближался кто-то незнакомый, Туман выскакивал из будки и уже баском извещал всю улицу о том, что он жив-здоров и никого не пропустит к крыльцу без злого собачьего приветствия.

Как-то утром, это было в начале декабря, он выглянул в единственное окошко своего нехитрого домика и прищурил глаза от удивления. Кругом белым-бело. Снег притушил запахи, это больше всего взволновало молодую собаку.

В январе ударили морозы. Под вой пурги и треск мороза Туман матерел. Славка не мог нарадоваться на своего дружка. Но в феврале нежданно-негаданно пришла беда.

Никогда Туман не был таким притихшим. Когда Славка появился на крыльце с миской в руках, пес не встретил его радостным лаем. И завтракать не стал.

— Что с тобой, Туман?

Тот грустно посмотрел на хозяина, опустил голову между передними лапами и закрыл глаза.

Последние Славкины сомнения исчезли. Собака больна и, как видно, тяжело. Он похолодел от мысли, что все это может плохо кончиться.

— Как же так, Туман?

Пес чуть приоткрыл глаза, будто хотел сказать: «Сам не знаю, как это случилось. Хвороба подкралась неслышно — без шума, без запаха. Еще ночью всего меня ломало, а к утру горел, как в огне. Ладно, иди к себе, я уж выкарабкаюсь из этой истории как-нибудь один».

— Что это ты вдруг? — спросил Петр Иванович, когда сын переступил со своей ношей порог.

— Заболел, — коротко ответил Славка. — Дай, мама, денег. Повезу в поликлинику.

Елизавета Петровна, ни слова не говоря, полезла в комод.