Альберт Мальц - Крест и стрела

— Где же был торг, Берта? — глухо спросил Вилли. — В церкви?

Берта залилась румянцем, но так же весело затараторила:

— Нет, куда там, в церкви не поместилось бы столько народу. Это было на площади, где памятник солдатам. Там построили помост, поляков ставили на помост, чтобы можно было их осмотреть. А Эрих продавал их с аукциона. Не знаю еще, какое сокровище мне досталось. Может, лодырь и бездельник.

— Теперь он твоя собственность? — прошептал Вилли.

— Никакая он не собственность! — снова огрызнулась Берта. — Я просто наняла его и потеряю семнадцать марок, если он окажется никуда не годным. Это бюро всегда выдумывает столько правил! Мы будем нести ответственность, если поляк сбежит. Бюро имеет право отдать его нам напрокат, а мы не можем отдать его никому — как тебе это нравится? Если он окажется никчемным, — все равно от него уже не отделаешься. — Берта покрутила головой и без передышки затараторила снова — Ну, ничего, свои семнадцать марок я уж как-нибудь из него выжму. Там, в бюро, мне поклялись, что он крестьянин, и дали медицинское свидетельство, что он здоров. Хорошо хоть, что мой говорит по-немецки, все-таки с ним будет легче. — Она вдруг пронзительно засмеялась. — Эх, жаль, Вилли, что ты не видел Винца. Вот смеху-то было! Последнего поляка, которого он покупал, он осмотрел с ног до головы, все мускулы перещупал и спрашивает Розенхарта: «А у него нет никаких болезней? Плоскостопием он не страдает?» А Розенхарт говорит: «Он совсем здоров и силен, как бык, это сразу видно». И вдруг Винц говорит поляку: «Открой рот», а тот стоит и хлопает глазами. «Открой рот», — говорит переводчик по-польски. Поляк стоит и будто не слышит. Наконец Эрих говорит: «Ах да, тут в медицинском свидетельстве говорится, что поляк немножко глуховат». «Немножко? — орет Винц. — Вот так „немножко“! Заберите его обратно. Я его и даром не возьму. Даже бык и тот должен слышать, что ему приказывают». Можешь себе представить, Вилли, все просто катались со смеху.

— Скажи, Берта, — спросил Вилли, — поляки тоже смеялись?

Берта сразу замолкла. Поджав губы, она спросила:

— Ты не в духе, Вилли?

— Да, — глухо и твердо сказал он. — Я очень сержусь, фрау Линг. По-моему, фермерское бюро вас надуло. Разве вы сами не видите? Когда я убил вашу собаку, вы взяли с меня восемнадцать марок, а сегодня за человека заплатили семнадцать. Куда ж это годится, неужели собака стоит всего на одну марку дороже человека? Вас надули, фрау Линг.

— Что ты болтаешь? — разозлилась Берта. — Какая я тебе «фрау Линг»? Ты думаешь, это смешно? Нисколечко. Не понимаю, что ты все чудишь!

Но Берта, конечно, все понимала. Она была не глупа, и нельзя сказать, чтобы у нее на душе было спокойно. Покупать человека с аукциона — в этом было что-то нехорошее. Хотя она уверяла себя, что просто наняла военнопленного, она инстинктивно чувствовала, что Вилли рассердится. Эльзи Гутман отнеслась к этому торгу точно так же. Она твердила всем, что брать человека напрокат — грех. Она обозвала Розенхарта негодяем и бранилась так громко, что муж насильно увел ее, боясь, как бы ее не арестовали. А некоторые совсем отказались покупать. Но хорошо Эльзи Гутман быть такой добродетельной. Ей не грозит, что у нее отнимут ферму, а Берте нужно сдавать обязательные поставки. Розенхарт так и объявил: когда начнется уборка урожая, рабочие команды будут в первую очередь направлены на те фермы, где владельцы держат поляков, остальные же будут считаться не выполнившими свой долг перед государством. Что же ей было делать? Не возьмет поляка — не получит помощи во время уборки урожая. Не уберет урожай — значит, не выполнит поставки. А тогда не посмотрят, что она потомственная крестьянка, и отберут ферму в два счета.

— Ну что ж, давай поговорим, — вздохнула она. — Я знаю, о чем ты думаешь. Сейчас мы с тобой все обсудим… Только дай, пожалуйста, сначала сказать мне, Вилли.

Вилли ничего не ответил. Он глядел на Берту и неподвижно сидел на стуле, прижав руку к груди. Он глядел на эту женщину — женщину, которую любил, и ему казалось, будто под гнетом отчаяния его вены судорожно сжались, а вся кровь до последней капли превратилась в лед.

Берта вспыхнула, увидев выражение его лица, но сдержала гнев.

— Я крестьянка, Вилли, а ты не крестьянин. Если я не сдам поставки, у меня отберут ферму. Ты этого хочешь?

— Я хочу… Я хочу, чтобы ты отвезла поляка обратно, — хрипло проговорил Вилли.

— Обратно?

— Да.

— Ты просто спятил, Вилли! За него уже заплачено.