Скульптор дал знать телефонной станции, что желает говорить с Киевом. Сообщил нужный ему номер. Спустя некоторое время его соединили. Скульптор поинтересовался здоровьем какой-то Марусеньки, как ей живётся-можется. Сказал, что сам он отдыхает очень хорошо, всем доволен. Подслушивать, даже невольно, чужой разговор не пристало, но мне не хотелось уходить. Интересовала не личная жизнь старого скульптора, а та причина, которая столь внезапно заставила его замкнуться, уйти в себя. Может, в разговоре он что-нибудь скажет об этом?
Словно почувствовав, что я навострил уши, скульптор перешёл на украинский язык. Украинского я не знаю, кроме нескольких слов, вроде «здоровеньки булы» (да и то спасибо Штепселю с Тарапунькой!), и всё, что понял, так это то, что мой новый знакомый вспомнил какого-то Зайнетдина Ахметзянова, что где-то записан адрес Ахметзянова и что адрес этот нужно немедленно найти. «Це дуже треба», [3] Это очень нужно (укр.).
— закончил скульптор.
Окончательно сбитый с толку, я залёг в своей комнате. Кто он, Зайнетдин Ахметзянов? Зачем вдруг понадобился старому скульптору именно сейчас, во время отдыха? Он что, имеет какое-то отношение к нашему сегодняшнему разговору?
На следующий день я отправился в поездку, которую задумал ещё до прибытия в дом отдыха. Поехал по местам, где начались и развернулись жесточайшие бои за освобождение Киева.
Дороги прекрасные, автобусы ходят превосходно. За какие-нибудь два часа проехали с добрую сотню километров. За окном проплывали весёлые перелески, кукурузные и пшеничные поля, на пути часто встречались уютные сёла и местечки с добротными каменными строениями в центре — школой, клубом, магазинами. И буквально всё было в объятиях зелени. Словно и не было в этих краях никакой войны, и не проносился никогда тут её огненный смерч. Знаю: так кажется только на первый, мимолётный взгляд. А приглядеться — не счесть следов войны на этой земле, как не счесть до сих пор ноющих рубцов, оставленных ею в сердцах и памяти людей. Вон на площади в центре села возвышается краснозвёздный обелиск на братской могиле, на надгробной плите — цветы… Седоволосая мать в чёрном с ног до головы поправляет могильный холмик… Нет, не зажили ещё раны в памяти людской, ещё дают они себя знать болью утрат…
В селе Юровка пионеры провели нас к доту, что на том берегу небольшой речки. Двадцать пять лет минуло, а ни ветры, ни дожди не смогли стереть с его стен копоти боёв. Эту железобетонную оборонительную точку № 205 отстаивали бойцы под командованием лейтенанта Ветрова. Оставшись во вражеском кольце, они держались двенадцать суток, двенадцать дней и ночей под градом бомб и снарядов отбивали атаки осатаневших от их упорства и стойкости гитлеровцев, перекрывали шоссейную дорогу. Когда к ним пробрались бойцы 147-й стрелковой дивизии, чтобы вывести из окружения и взорвать дот, они сказали: «Дот будем защищать до последнего вздоха. Оставьте нам только боеприпасы и продукты». До последнего патрона сражался боец 737-го полка Соболев. В его комсомольском билете была найдена записка: «Пусть знает враг: воины Красной Армии в плен не сдаются… Я уже уничтожил около двадцати фашистов и буду биться за Родину до последней капли крови. Если мне придётся погибнуть, я погибну героем, глубоко веря в разгром фашизма, в то, что победа будет за нами».
Незабываемый в памяти дот есть и неподалёку от села Кременище, что в Святошинском районе. Его гарнизоном командовал младший лейтенант комсомолец Якунин. Советские воины отразили десятки вражеских атак. На подступах к доту нашли свою смерть сотни гитлеровцев, было выведено из строя много машин, мотоциклов и другой техники. Четверо суток вёл бой с непрерывно наседавшим врагом крошечный гарнизон дота. Не осталось ни капли воды, ни крошки еды. Вышли все патроны. Но советские воины не сдавались. Тогда фашисты направили на дот танки с огнемётными установками. Дот горел, как пакля, пропитанная мазутом, пламя гудело и бесновалось. Но дверь дота осталась закрытой — одиннадцать героев предпочли смерть в огне и дыму, чем вражеский плен… Кто они — никто не может сказать. Возможно, среди них были и наши земляки, уроженцы Татарии? Возможно, эти парни, мужество и стойкость которых не может не вызывать изумления и преклонения, числятся среди пропавших без вести? Кто знает?.. Могилы советских воинов здесь в каждом селе. Только в колхозном саду, шумящем своими деревьями возле станции Жулян, похоронено 800 неизвестных бойцов и командиров, павших в сорок первом при обороне Киева.
Читать дальше