Шамиль Ракипов - О чём грустят кипарисы

— Они потом подтянутся.

— Ясно. Отбросим немцев за Одер, и последний бросок — в логово, к Берлину. Меня смущает немного, что справа останется Восточная Пруссия, там наверняка группа армий, — она сделала вид, что призадумалась.

— Мы её отрежем. Не сдадутся, уничтожим.

— Отлично. Передадим свои намётки Ракобольской, пусть проработает детали. Осталось установить срок.

С этим было сложнее, я нерешительно сказала:

— У меня нет чёткого представления о наших резервах. А у тебя?

— Они неисчислимы, — уверенно заявила Лейла.

— Тогда не будем терять времени. Уже середина декабря. Весной помешает распутица. Не до лета же откладывать. Мы должны опередить союзников. От того, кто возьмёт Берлин, будет зависеть многое. Начнём сегодня ночью. Первый удар наносит 46-й гвардейский. Потом артиллерийская подготовка.

Считая, что стратегические задачи решены, я взяла со столика альбом Лейлы и устроилась на её кровати.

— Свободного времени было много. Наверняка написала что-нибудь новенькое или нарисовала? Я погляжу?

— Ничего хорошего, — Лейла пренебрежительно махнула рукой. — Некогда было, вышивала.

Она снова занялась картой, а я перелистывала альбом, внимательно рассматривала рисунки. Цветы. Орнаменты. Воздушный бой: «По-2» в развороте и атакующий истребитель с чёрным крестом, свастикой и драконами. Фашистские снаряды летят мимо цели, а штурман «По-2» бьёт точно: за «мессером» тянется струйка чёрного дыма.

— Руфа сбила этого пирата? — спросила я.

— Нет, это я фантазировала.

— В одно утро вас атаковали два истребителя. Расскажи, как отбивались, поделись опытом.

Лейла выпрямилась, повернулась ко мне. «Написать бы её портрет», — подумала я, любуясь подругой.

Волны каштановых волос, нежное смуглое лицо, умные глаза, беленький подворотничок, похожий на ожерелье, погоны, ордена, тонкая талия, перетянутая ремнём, — эту бы картину в Третьяковскую галерею, ничего похожего там не было, и нет.

Сдержанно, плавно жестикулируя, Лейла рассказывала:

— Немец вылетел из-за облака, выше нас. Мы заметили его сразу, следили в четыре глаза. Я — вниз, к просеке, влево, вправо, он бьёт издали — мимо, мимо. Руфа не стреляет, ждёт момента. Потом закатила длинную очередь, он свечой вверх, и снова в атаку, с другой стороны. Рубанул по плоскости. Вижу, в низине туман — туда. Кое-как ушли.

Летим над лесом. Руфа докладывает: «Ещё один, слева». Прямо наваждение какое-то. В облачности разрыв, уже светло, думаю, этот нас не упустит. И вдруг развернулся, вильнул хвостом и — на запад. Руфа смеётся: «Наших увидел!» Точно, шестёрка «Лавочкиных» навстречу.

— У них не хватает истребителей, чтобы прикрывать бомбардировщики, — сказала я, — и всё же охотятся за «По-2».

— Чему ты удивляешься, — улыбнулась Лейла, — наш полк для них — враг номер один.

— Номер два, — поправила я. — Женщины должны быть скромными. Но мы им крепко насолили, что правда, то правда. Без внимания не оставляют.

— То ли ещё будет, когда до Берлина доберёмся!

Я перевернула страницу альбома и увидела написанное округлым почерком стихотворение.

— Новое! Что ж ты молчала?

Лейла смутилась.

— Тебе не понравится, лучше не читай.

Но я уже читала:

— Что ж, ругай, — поэтесса потупила глаза.

— А за что ругать?

— За пессимизм.

— Что ты, такие светлые стихи. Особенно концовка. Все наши павшие воины подписались бы. Пройдут века, а миллионы этих угасших звёзд будут ещё светить людям… Пошли Ахмету.

— Ты скажешь, — по лицу Лейлы словно прошла тень от облака. — Он даже не знает, что я пишу стихи. Не ожидала, что тебе понравится. Ты же поняла, что это за любимая звезда.

— Поняла. Твой идеал, к сожалению, недостижимый. И Ахмет поймёт правильно.

Лейла покачала головой и вздохнула.

— Пошли, пошли, — настаивала я. — Он, по-моему, ревновать тебя к прошлому не будет, это было бы глупо.

— Спасибо за добрые слова, — Лейла поцеловала меня в щёку. — Пора на аэродром.