Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

Нет, Ваню так легко уйти не заставишь. Выждав минуту, он позвал:

— Тётя!

Маленькое окошко снова приоткрылось:

— Что ещё?

— А на каком этаже четырнадцатая палата?

— На третьем. Второе окно с краю. Ступай в сад — увидишь.

— Спасибо.

— На здоровье. Только не вздумай кричать в саду, как заблудший козлёнок!

Зачем же кричать? Он, побывавший в самой церкви, сумеет забраться на третий этаж и без крика. Ну-ка, посмотрим…

Вскоре Ваня уже глядел на полураскрытое окно нужной ему палаты. Только вот как туда подняться; кирпичная стена такая гладкая, не залезешь. Неужели уйти отсюда, не увидев Николая Филипповича, не узнав о его здоровье?

Усевшись в тени под забором, Ваня посмотрел на верхний этаж. Водосточная труба, вообще-то, кажется крепкой. Три этажа, если по три метра на каждый, — всего девять метров. А если упадёшь?.. Но зачем сейчас думать об этом? Надо подняться! Карниз второго этажа вроде бы надёжный. Свёрток можно взять в зубы… Стоп! А вон у правой стены от земли тянется длинная пожарная лестница на крышу. Окон там нет — никто не увидит. Подняться наверх и оттуда по трубе или вон по той колонне — к третьему этажу. Спускаться — не подниматься, куда легче.

Ваня затянул ремень потуже, сунул бумажный пакет за пазуху и, мягко ступая, как выходящий на ковёр цирковой борец, подошёл к железной лестнице. До первой перекладины руками не достать. Ваня с резвостью кошки прыгнул кверху, но лишь кончиками пальцев задел железо лестницы. Прыгнул ещё раз, и ещё. Нет, не ухватиться! Пока прыгал, совсем запыхался. Если так бессмысленно тратить силу, то, поднявшись наверх, можешь и свалиться. Как мешок. После и костей не соберёшь…

Вдоль забора, невдалеке, Ваня увидел битые кирпичи. Ага, собрать их и сложить под лестницей — лишь бы хватило встать на цыпочки. Так и сделал. Ухватившись руками за перекладину и извиваясь, как обезьяна, он полез наверх. Сердце гулко билось. Перекладины были прочные — хотелось карабкаться по ним всё выше и выше. Дышалось наверху легко, не то, что внизу. Нахохлившись, дремали под карнизом воробьи — такие здесь большие… А вот и крыша. Р-раз! — Ваня покинул лестницу, лёг на живот и посмотрел с крыши вниз. Балкон третьего этажа был совсем недалеко. Вот он — впору бы туда спрыгнуть. Ощущая дрожь во всём теле, Ваня свесил ноги с крыши. Но где же колонны балкона? Так долго не провисишь. Кажется, кисти рук оторвутся — будто их кто-то захлестнул бечёвкой и тянет кверху. Неужели Ваня сорвётся? Ведь колонна должна быть где-то рядом. Ах, вот она! Теперь, качнувшись, он обхватил её ногами. Разжал одну руку, затем другую — и вскоре тело его плавно заскользило вниз.

Упёршись наконец ногами в каменный выступ, Ваня вздохнул и осмотрелся. Золотистое солнце сияет в небе, таком просторном, что нет ему конца и края. Временами лёгкий ветерок доносит запах каких-то лекарств и цветущей сирени.

Две пунцовые бабочки с жёлтыми крапинками на крылышках порхают у самого балкона, словно приглашая Ваню двигаться дальше. Надо ведь ещё пройти по карнизу и приблизиться к четырнадцатой палате. Ну, это уже не трудно. Лишь бы только не увидели.

Вот и приоткрытое окно четырнадцатой палаты. На подоконнике в банке с водой цветы сирени. Ваня раскрыл белую раму и, вытащив из-под рубахи бумажный свёрток, позвал:

— Николай Филиппович! Вы здесь?

Ответа не было.

Ваня, просунувшись в окно, заглянул в комнату. Слева кровать пуста. Справа — на другой кровати кто-то лежит, накрывшись одеялом. Кто ж это? Вот он шевельнулся и, нехотя сбросив одеяло, начал подыматься. Лицо его бледное-бледное, губы серые, как ласточкин хвост, а глаза потускнели, запали. Николай Филиппович? Не может быть. У того ведь волнистые волосы, переливаются, как шёлк. А этот стриженый — гладкая голова у него, как у подростка. Но почему он улыбается, глядя на Ваню?

— Кабушкин?! — удивился больной, спустив ноги с кровати. — Непоседливая душа… Пролез-таки. Откуда же ты, Жан? Кажется, так тебя называют твои друзья.

— Оттуда, — кивнул Ваня вверх, на крышу.

— А если бы сорвался?

— Ни за что, Николай Филиппович. Руки у меня цепкие.

— Ну, ну. Забирайся в комнату. Если не пускают в дверь, можно и в окно, — улыбнулся учитель.

Ваня перевалился через подоконник и спрыгнул на пол. От запаха лекарств и ещё больше от изумления, что увидел учителя таким похудевшим, он совсем растерялся.

Здоровье, видать, у Николая Филипповича незавидное. Вот он, обессиленный, тяжело задышал и снова лёг в постель, закрыв глаза.