Вениамин Рудов - Последний зов

— Что делают, гады! — вырвалось у прикомандированного из отряда сапёра. — Наши почему молчат?

Ему не ответили.

Ведерников выругался, и никто его не одернул, как было бы в любом другом случае.

Голяков нетерпеливо переминался с ноги на ногу, покусывал губы и вопрошающе посматривал на Сартоева — будто молча спрашивал, где же, дескать, твои «встречающие», за которыми тебя посылали?

Теперь, как вначале, рокот неприятельских истребителей доносился приглушенным отзвуком дальних раскатов грозы. Были отчетливо видны уменьшившиеся в размерах машины. Они носились над городом, выписывая круги, словно издевались над всем живым, что было под ними, зная, что вторжение для них пройдет безнаказанно, как сходило и раньше. Будто в насмешку, они то взмывали вверх почти вертикально, то камнем падали вниз и снова чванливо демонстрировали свое мастерство и силу моторов.

Но вот из-за набежавшего облака наперехват «мессершмиттам» вынырнули два тупоносых истребителя с красными звёздами. Они разделились и медленно, с трудом набирая высоту, погнались за нарушителями, стремясь их отсечь от границы и вынудить приземлиться.

Слишком тихоходны в сравнении с немецкими были самолеты. Словно играючи, «мессершмитты» под прямым углом взмыли в небо.

Ведерников слизнул с сухих губ горько-солёный пот, взглянул на своего отделенного. Новиков стоял белый как мел, кусал губы. Ребёнок всё ещё прижимался к нему, держась обеими ручонками за его руку. Все, кто находился возле траншеи, и командиры у колодца, провожали глазами удаляющиеся к границе немецкие истребители. Исход был ясен.

От крмсоставовского дома к траншее бежала молодая женщина в белом платье с короткими рукавами, лицо её выражало испуг. Она ещё издали увидела мальчика и, радостная, устремилась к нему. Ребёнок, обрадованно взвизгнув, бросился к ней, и женщина, ни слова не говоря, лишь кивнув Новикову в знак благодарности, возвратилась назад.

Её приход вывел всех из оцепенения.

Кузнецов широким шагом пошел к траншее мимо вытянувшихся перед ним полуголых бойцов, сопровождаемый тремя командирами, обошел ее из конца в конец, молча, не делая замечаний. Было видно, как от перенесенного нервного напряжения у него подергивается щека. За ним и его спутниками неотступно тащились короткие полуденные тени.

— Вы Новиков? — Кузнецов остановился перед младшим сержантом, стоявшим по другую сторону траншеи рядом со своими бойцами.

— Так точно. Младший сержант Новиков. Командир третьего отделения.

Ведерников слегка наклонился вперед, но майор в его сторону не взглянул. Опять была тишина. В горячем песке купались воробьи.

Голяков стоял рядом с майором, хотел что-то сказать, но тот его остановил жестом руки и, наклонясь над траншеей, заглянул вниз.

— Что ж, подходяще, — сказал он, но чувствовалось, что сию минуту мысли его занимают безнаказанно ушедшие «мессершмитты». Он, разогнув спину, непроизвольно, с нескрываемым беспокойством посмотрел в небо, где всё ещё плавилось солнце и плыли, незаметно смещаясь на запад, легкие облака. — Ну, так что вы тут натворили, младший сержант? Доложите-ка мне.

Новиков молчал. На верхней губе его выступили мелкие капельки пота, лицо, обожжённое солнцем, вдруг заострилось.

— Отвечайте, когда вас спрашивают! — строго сказал Голяков. — Доложите начальнику отряда про свои художества.

Кузнецов отмахнулся от старшего лейтенанта, как отмахиваются от жужжащей над ухом назойливой мухи.

— Я жду, Новиков, — сказал он довольно миролюбиво. — Хотелось бы услышать, как вы сами оцениваете свой поступок.

Новиков посмотрел майору прямо в глаза.

— Никак.

— Можно яснее?

— Я выполнял свой воинский долг, товарищ майор.

— Вы в этом убеждены?.. Можете стоять «вольно».

— Убеждён.

— Мне нравится, когда человек уверен в своей правоте, — сказал Кузнецов без иронии и по-хорошему улыбнулся. — Можете стоять «вольно», — повторил он. — Ну, а как тогда быть с моим приказом, запрещающим в таких случаях поднимать стрельбу? Я ведь приказ свой не отменял.

Новиков стоял навытяжку, не отводя взгляда от Кузнецова.

Старший лейтенант Иванов порывался что-то сказать. Покраснев от волнения, он несколько раз вскидывал руку к козырьку зеленой фуражки, прося разрешения объясниться, но Кузнецов всякий раз отстранял его, не пробуя выслушать. Единственный раз он, обернувшись к нему, сердито сказал:

— С вами потом разберусь… И вообще, отправляйтесь-ка, Иванов, мне провожатых не нужно. И вы, лейтенант, занимайтесь своими делами.