Олег Смирнов - Красный дым

Это очень важно, чтоб в жизни тебе везло. Пусть не всегда, но в трудные, решающие минуты — обязательно. Тогда ты устоишь на ногах, как бы ни шарахнула тебя эта самая жизнь — в челюсть или под дых, а если культурно — в солнечное сплетение. Не будет нокаута. В нокдауне, может, и побываешь, но поднимешься. И продолжишь бой на ринге, который называется судьбою. В молодости Дмитрий Дмитриевич баловался боксом, и теперь эти ассоциации возникали помимо воли, помимо того, что стремился сосредоточиться на главном — темпы! Эти мысли были похожи на подводные течения, которые идут вспять или вбок от основного течения реки.

Спешить в город Н.! Думай не думай, отвлекайся не отвлекайся, а поступки, действия должны быть подчинены единственному — быстрей и по возможности без дальнейших потерь привести свой полк в Н. Когда это свершится, тяжкий груз свалится с плеч, а радость, ликование и счастье едва ли не разорвут сердце. Впрочем, это уже лишнее — разрыв сердца от чего бы то ни было. Что будет после прихода в Н.? Этого не ведает даже господь бог. Для полковника Ружнева приход в Н. означает: он выполнил свой долг. С этой отметки в его биографии начнется новая страница, которую примется заполнять все та же беспощадная, отрицающая милосердие война.

Солнце жарило и сквозь набегавшие облачка, но когда открывалось, ослепительное, жгло яро, полоумно, и это нравилось Дмитрию Дмитриевичу, хотя он потел, изнывая от жары и духоты не менее прочих. Нравилось потому, что солнце было переполнено энергией и стремлением сделать свое на пределе. Того же хотел от себя и Дмитрий Дмитриевич — чтоб на пределе.

А что жара — понятно, на дворе июль, липень по-украински, липы зацветают. И так славно пахнут. Ныне не запахи — смрад: пожарища, гнойные раны, разлагающиеся трупы. Война. Век бы её не видеть. Хоть он и профессиональный военный, но лучше без неё. Не выходит — без неё-то.

Полковник перестал носиться туда-сюда, затрусил на Друге впереди полка, а носиться вдоль колонны заставил начальника штаба. Но убеждался: личный состав подутомился, выдохся, темпа не выдерживает. И это раздражало, однако раздражение было не в состоянии отравить радость и счастье — так, ложечка дегтя в бочке меда; даже не ложечка, а капля, полкапли. Минет пара часиков, и он доложит комдиву:

— Товарищ генерал-майор! Вверенный мне полк…

И так далее. Посмотрим, что за вид будет у этого генерал-майора, выскочки, на пять лет младше меня. Округлятся глазки? Похоронить успел, крест поставил? На полковнике Ружневе крест ставить рановато. Он себя ещё покажет. Хочешь не хочешь, войне ещё длиться, и полковник Ружнев сможет выдвинуться. Немало свежеиспеченных генералов со своими соединениями угодили в германское окружение, а вот он, полковник Ружнев, вывел свою часть. Будь у него под началом дивизия — вывел бы и дивизию, не будем скромничать. Кадры проверяются не по анкетам, а на практике. Дело — всему судья.

И внезапно как бы со стороны Дмитрий Дмитриевич увидел себя не с полковничьими, а с генеральскими знаками различия. Это было так явственно, так зримо, что сбилось дыхание. А почему бы нет? И желание приказывать и действовать, и ликующая радость стали ещё острее, и Дмитрий Дмитриевич снова поскакал туда-сюда, фальцетя:

— Не пурхаться! Шире шаг! Туда вас растуда… шире шаг! Вперёд, вперёд!

Он не слышал, как заросший рыжей щетиной красноармеец с винтовкой на плече, как с палкой, в развалившихся сапогах и сопревшей гимнастёрке, выматерился похлестче, чем он, и буркнул:

— Вперёд… Шире шаг… Подавал бы эти команды, коль шли бы на запад, на немца… А здесь-то на восток, отступаем…

И опять заковыристо выругался. Если б полковник Ружнев услыхал рыжего, ему несдобровать бы…

Поведение немцев не поддавалось логике. Во всяком случае, вели они себя не так, как предполагал лейтенант Трофименко и как в Принципе должны были бы поступать. Он обоснованно предполагал: после артиллерийско-миномётной подготовки сызнова ринутся на высоту. Но они отчего-то медлили, наступающих цепей не видать. Что удумали? Наступать, когда поле догорит? Не торопятся, уверенные, что на высотке никого из живых? Либо вновь обрушат снаряды и мины? Либо двинутся по другому просёлку? И почему все-таки не спешат, ведь полк Ружнева уходит от них, можно сказать — почти ушёл? А может, своим непредсказуемым поведением хотят поставить в тупик защитников высоты? Значит, не уверены, что пограничники здесь перебиты? Неизвестность мучила, ибо в бою она — наихудшее. Знаешь намерения противника — сумеешь принять правильное решение, как бы кисло тебе ни пришлось. А так — гадаешь на кофейной гуще. Барахтаешься, как не умеющий плавать. «Языка» бы захватить, допросить бы с пристрастием, да какой уж тут «язык», раненых своих немцы уволокли, целые-невредимые далече отсюда. Как говорится, мрак неизвестности…