Владимир Дягилев: Солдаты без оружия

Были и еще: врачи, офицеры, шоферы, сестры, десятки людей, собранных сюда из многих частей, их Сафронов еще не успел узнать за те пять-шесть дней, что он здесь, хотя и встречался, и перебрасывался словами, и стоял в одном строю на общем построении, сидел за самодельными столами в столовой, сталкивался на узких тропинках, ведущих от палатки к палатке.

Всех палаток было развернуто восемь. Три большие, двухмачтовые, — сортировка, хирургия, терапия — и пять малых, одномачтовых, — аптека, командирская, штабная, хозяйственная и замполита. В них хранились медикаменты, хозяйство, по ночам спали люди. Остальное время суток все находились под открытым небом, в лесу, благо, что дни стояли теплые и сухие.

Еще имелся машинный парк — десяток далеко не новых полуторок, забросанных сверху хвойными ветками для маскировки. На машинах иногда выезжали по делам в корпус или в соседние части. Остальное время машины стояли на приколе, тоже ждали своего часа.

«Им легче», — думал Сафронов каждый раз, когда проходил мимо машинного парка.

За короткое время он успел изучить территорию медсанбата, все дорожки-тропинки, ходы и выходы, так что даже ночью без фонарика мог найти дорогу.

А ночью его поднимали не раз: «В штаб. Срочно!» Тревога оказывалась ложной. Возвращаясь в свою палатку, он долго не мог уснуть, проклиная в душе начальника штаба, проверяющего таким способом «боевую готовность» личного состава.

Начальником штаба был старший лейтенант Царапкин, но сам он не выговаривал букву «ц» и рекомендовал себя — «Сарапкин», пехотный офицер, как видно, не очень грамотный, но Сафронов понял: НШ тоскует по боевой жизни и, вероятно, этой видимостью деятельности пытается развеять свою тоску.

Зашуршал брезент. В палатку просунулась голова посыльного.

— Товарищ капитан, вас в штаб. Срочно.

— Иду, — отозвался Сафронов, а про себя обругал НШ: «И когда кончится эта проверка боевой готовности? Черт бы его побрал! Он тоскует, а нам покоя нет».

Сафронов вышел без фонарика, потому что знал путь до штаба наизусть, на ощупь. Сейчас поворот направо, меж двух сосен — там бугорок — осторожно. Потом кусты и за ними штабная палатка.

В кустах он столкнулся с капитаном Чернышевым.

— Дядя Валя! — обрадовался тот, будто они век не виделись. — Тоже срочно?

— Что делать!

Чернышев засмеялся добродушным смешком, передразнил НШ беззлобно:

— «Сель — проверка боевой готовности», — и похлопал сначала себя по брюшку, а затем Сафронова по плечу.

Сафронов, как положено, попросил разрешения, вошел, доложил. В палатке горел свет от танкового аккумулятора. В первом отсеке за столом сидел Царапкин. Он кивнул Сафронову и, многозначительно помолчав, позвал:

— Кубышкин!

Из второго отсека появился лейтенант Кубышкин.

— Чувствуете? — спросил НШ Сафронова.

— Что именно?

— Какого офисера вам отдаю.

«Офисер» сделал движение, будто у него вдруг зачесалась спина, и одновременно передернул щекой, точно хотел улыбнуться, но постеснялся.

НШ встал, застегнул ворот, произнес официально:

— Лейтенант Кубышкин поступает в ваше распоряжение на должность фельдщера приемно-сортировочного взвода.

— Благодарю, — сказал Сафронов, хотя совсем не обрадовался этому переходу. Кубышкин, с его движениями, с его кривенькой попыткой улыбнуться, не вызывал у него симпатии. — Разрешите идти?

— Идите.

Козырнув, они вышли из штабной палатки. Первым — Сафронов, вторым — Кубышкин.

«И зачем это делать было ночью? — рассуждал Сафронов, явно не одобряя действий НШ. — И чему я должен радоваться?»

Утром выяснилось: Кубышкин — ветеринарный фельдшер. И понимает по конной части. Относительно «человеков», как он выразился, «не шибко».

— Призвали. А что? Первые полгода был в корпусе Белова. Слыхали? После ранения в пехоту попал. Назначили «человечьим» фельдшером в батальон. А что? — Он передернул плечами, одновременно рот и щека перекривились. — Отказываться-то не положено. В общем, я половину службы провел в госпиталях. В последний раз под Курском тяжело контузило. Сутки в блиндаже отлежал. Откопали. А что? Живой. Полечили — и вот сюда, в новый санбат. А что?

Они сидели под сосной у своей палатки. Сафронов кусал травинку, слушал своего первого помощника и думал горькую думу:

«Вот так оно и тянется, вот так оно и идет, все «наперекосяк», как говаривал на военфаке наш старшина-служака. Попал наконец на фронт, так и то в какой-то неукомплектованный медсанбат. Дают вот кадры, и попробуй с ним поработать, если он «человеков» не лечил. Контуженый к тому же, дергается, чешется. «Какого офисера вам отдаю», — вспоминал он слова НШ. — Действительно, „офисера“».