Анатолий Баяндин - Отчаянная

— Встань, — прошептал Пашка.

Аня встала, но глаз не подняла.

Коля зачитал ее заявление.

— Пусть расскажет свою биографию.

— Мы будем судить о ней не по прошлому, а по настоящему, — возразил кто-то.

— Что тут долго рассуждать, давайте конкретно!

— Нет, нет, так не можно, товарищи! Нехай пару слов о себе скажет.

— Ну что же, Киреева, — сказал Крыжановский, — послушаем вас.

Аня с трудом подняла голову и раскрыла рот. Вон там Шкалябин кивает головой, а рядом с ним Красильников. Он улыбается, сверкая полоской ровных и крепких зубов. В горле першит и такая сухота во рту! Хоть бы глоточек воды!

— Я родилась… — выдавила она первые слова, — в тысяча девятьсот двадцать пятом году в декабре… тридцать первого декабря…

— Ого-о, в канун нового года! — заметил ефрейтор с рыжей челкой на лбу, которого звали Гришаня, переделав его фамилию на имя.

— В семье… — Тут Аня запнулась и еще больше покраснела. — В семье рабочего… то есть… У меня только мать… Она работает на текстильной фабрике.

— А отец?

— Отца нет, умер… Я не помню его.

— Не мешайте, товарищи! — предупредил Рогачев.

— Да что тут говорить, товарищ гвардии старший лейтенант, кто не знает, что она наша советская девушка, — приподнимаясь, громко заявил Гришаня.

— Хорошо, — согласился комсорг, — тогда задавайте вопросы.

Вопросы посыпались со всех сторон.

— Где училась?

— Почему раньше не вступала в комсомол?

— Социальное положение отца?

— Сколько классов окончила?

— Где была до фронта?

С каждым вопросом, на который отвечала Аня, ей становилось легче и легче, как и в тот раз, когда рассказывала Шкалябину. Но вопрос, почему она в комсомол вступает так поздно, смутил девушку. Она не знала, что ответить, как объяснить, чтобы ее поняли. Неужели ей придется рассказывать про те унижения, которые она перенесла в юности? Неужели?

— Я раньше не думала об этом, — пролепетала девушка.

— Это не ответ! Скажи прямо, что не хватало сознания.

Аня окончательно растерялась. Нет, лучше выходить из траншеи или бежать навстречу танку, чем стоять под этими пытливыми взглядами, одной у всех на виду. Они правы, что всё хотят знать о ней. И, конечно, они не потерпят лжи.

— Товарищи, разрешите, — раздался спокойный голос Шкалябина. — Я рекомендую товарища Кирееву…

Головы повернулись к командиру роты. Он стоял чуть расставив ноги и всматривался в каждого.

— Вот вы спрашиваете, почему она раньше не вступила в комсомол? А я думаю — конечно, насколько мне известно — виновата в этом не сама Киреева, а те, кто окружал ее до фронта.

— Давайте голосовать! — предложил Красильников. — Мы знаем Аню с первого дня.

— Голосовать, голосовать! — подхватили сразу несколько человек.

— Разрешите мне, товарищи! — выбегая на середину круга, быстро проговорил Давлетбаев.

Послышался сдержанный смешок.

— Дайте высказаться гвардии лейтенанту, — сказал Рогачев.

Давлетбаев сделал шаг назад.

— Пожалуйста, товарищ гвардии лейтенант. Мы можем подождать.

— Знает ли кто-нибудь из вас, что юность Ани Киреевой прошла в исключительно тяжелых условиях? — Шкалябин сделал паузу, зачем-то сдернул пилотку и смял ее в руке.

Аня со страхом ждала, что скажет лейтенант. И все же она мысленно благодарила его за помощь.

— Нам не к чему ворошить ее детство и юность. И, по-моему, вы правы, товарищи; боевые дела Киреевой с наилучшей стороны характеризуют ее.

— Верно, товарищ гвардии лейтенант! — стукнув кулаком по земле, сказал Красильников.

— А что она сделала за время пребывания в нашей роте, вы знаете сами, — закончил Шкалябин и снова нахлобучил смятую пилотку на самый затылок.

— Слово имеет товарищ Давлетбаев, также давший рекомендацию товарищу Киреевой, — объявил Коля.

— Вот вы говорите то да сё, — бойко начал санитар, — а мы скажем…

— Кто это мы? — спросил Гришаня.

— Кто мы? — удивился Давлетбаев и, сузив без того узкие глаза, шмыгнул носом. — Мы… это мы, панымаешь? — тыча большим пальцем левой руки себе в грудь, стал объяснять он.

— Один татарин в три шеренги стройся, — сострил кто-то.

Рогачев сдвинул брови, сказал осуждающе:

— Товарищи…

— Адын словом, наш санинструктор очень хороший челабек, — не обращая внимания на остроты, выпалил санитар. — Отчаянный, смелый… спас Алехина, под огнем перевязал много раненых… И я как старый комсомолец…

Дружный смех заглушил последние слова Давлетбаева. Он обидчиво фыркнул, но тут же рассмеялся звонким заразительным смехом.