Сергей Андрианов: Рассказы

На Киев поезд пойдет завтра. Но через три часа туда летит самолет. Я предложил Прошке лететь вместе.

— Но ты же знаешь, я не люблю летать на самолетах, — ответил мне Прошка. В этой фразе было столько горечи…

Сейчас я понимаю, что Прошка больше всего боялся, как бы в его душе не воспламенилась безумная страсть полета. Она таилась в нем холодным динамитом, и он боялся, чтобы кто-нибудь случайно не поднес к этому динамиту огнепроводный шнур.

Мы расстались и долгие годы ничего не знали друг о друге.

И вот Прошка в Москве. Так неожиданно!

Мы встретились, как и сказал Куземкин, в десять утра у «Сокола». Прошка стоял у подземного перехода, где продают цветы. Когда увидели друг друга, он артистически приподнял голову и развел в стороны руки: вот, мол, встреча! Блеснули огнем два ряда золотых зубов, озарилось светлой улыбкой его доброе и живое лицо. Чуб у Прошки заметно убавился, плечи стали шире и, похоже, крепче. А глаза совсем не изменились. Они были чистыми и ясными, как небо. В них по-прежнему пламенел огонь и угадывалась мгновенная реакция летчика. Нет, все, что дало человеку небо, остается с ним на всю жизнь.

Мы обнялись, как могут обняться только фронтовые друзья. В эту минуту главное — сдержаться в не поддаться чувствам, так неудержимы и так напористы воспоминания. Все прожитое и пережитое когда-то на фронте молнией пронеслось в памяти.

— Не будем терять времени, за углом — машина, — сказал Прошка, с трудом сдерживая волнение.

В машине Прошка заговорил так непринужденно, будто мы никогда не расставались. Мы говорили о многом. Только об одном умалчивали — о последней нашей встрече. Я боялся разбередить ему душу воспоминаниями.

За окружной дорогой в машину подсел Виктор Куземкин. Прижав Прошку к себе, он тут же оттолкнул его дружеским ударом в плечо:

— Ты что, елки-палки, под землю провалился? Да если мы так будем видеться, то вторая встреча состоится в семьдесят пять лет, а третья — в сто! Ты что, на Марсе был, в Арктике, в Антарктиде?

— Все угадал, Витя, кроме Марса, — оживляясь, ответил Прошка.

Куземкин вытаращил глаза:

— Ты выдумываешь, Ваня?! А как сюда попал?

— Как? Летел, плыл, шел, ехал… Вообще-то, крюк небольшой дал. Из Новосибирска надо бы во Владивосток, а я к вам махнул.

— Ну так где же все-таки ты, елки-палки, пропадаешь? Не томи душу!

У Прошки вспыхнули огнем глаза.

— Я же сказал, Витя. А уж если точнее — в морях и океанах. Вот мы мучаемся от жары и не знаем, что тайна ее в температурном режиме Атлантического океана. Над теплыми водами рождаются циклоны. Тоже тебе загадка… Мы с тобой их преодолевали, да не все о них знали. От того, куда они пойдут, зависит жизнь людей. Ведь циклон может быть другом, а может — врагом…

— Так ты что, в науку подался?

— Судьба, ребята…

Прошка с воодушевлением, как раньше о полетах, рассказывал о Мировом океане, о том времени, когда человек научится управлять погодой на нашей голубой планете. Он верил, что рано или поздно человеку будет подвластно движение циклонов так же, как ныне течение рек. Метеорологические спутники, научные суда, сеть современных метеостанций по всей земле, вторжение в космос, изучение явлений на Солнце — все это приближает то время.

Рассказывал Прошка заразительно. Следя за полетом его мысли, взрывами фантазии, я начинал понимать, что новая работа увлекла его, заворожила так, что без нее нет у него жизни. И смутно догадывался, что она, наверное, заменила ему полеты. Попробуй отбери у него эту работу теперь — он будет страдать и мучиться не меньше, чем тогда, пока не найдет и не увлечется новой с еще большей страстью.

Видно, в каждом деле есть свое небо и свои горизонты, а у каждого человека свой зов души. И если его не заглушить житейскими мелочами, он поможет человеку даже тогда, когда, кажется, нет никакой надежды выжить. «Не долетим — так доедем, а не доедем — так дойдем!» — это зов его души, и он выручал его не раз.

Слушая Прошку, мы не заметили, как город остался позади. Вдалеке показалась развилка дорог. Там мы должны были свернуть, а часа через три прибыть в небольшой районный городок и нагрянуть к Расщупкину.

Но вот Прошка смолк и порывисто прильнул к стеклу. Восторженный взгляд его вдруг обострился и застыл. Я приподнял голову и вздрогнул: впереди на большой высоте летел самолет. Он оставлял позади себя белую борозду, будто пахал небо. Меняясь в лице, Прошка провожал его уже тоскующим взглядом.

— Как у тебя дела дома? — спросил я, чтобы отвлечь его от самолета.