Сергей Андрианов - Рассказы

С телеграфной краткостью пронеслись у Трегубова эти мысли. Он нетерпеливо сказал:

— Чего же тогда ждать? Надо летать, пока выпускают. Березкин уже был не тот, что в кабинете у командира.

Там — напорист, тверд и неукротим. Тут — гадает: не выпусти Трегубова сейчас, подумает — он, Березкин, свою власть показывает. Ну и пусть думает, а на спарке еще полетает. Надо — значит, надо. Но почему-то Березкин решил по-иному, против самого себя:

— Давай, лети…

Трегубов решительно пошел к боевому самолету, Березкин остался на месте. Неспокойно было у него на душе. Неприятный осадок от разговора с Трегубовым, неустойчивая погода — аэродромные огни уже отражались в низких облаках — угнетали его. Он следил за Трегубовым, как летчик-инструктор за своим курсантом.

Загудел двигатель, качнулись и поплыли на старт аэронавигационные огни. Удаляясь, они все более тускнели, светились обрывочнее. Чем ближе к взлетной полосе подруливал Трегубов, тем тревожнее становилось на сердце у Березкина.

…Мысли бежали, опережая сам полет. Трегубов знал, что будет после посадки. В небе он словно бы заряжался для земных дел. Чувствуя власть над самолетом, высотой и коварным сложняком, он обретал власть и над самим собой. Разве он отступит, если прав? Да и летчику ли пасовать!

После полета его ждут счастливые мгновения. Легко сойдет по стремянке вниз, с ликующим сердцем сделает первые шаги по земле, тепло поблагодарит техника и механиков за подготовку самолета, поздоровается с теми, кого не видел. Легко и непринужденно зайдет разговор о полете и службе. Какие это неповторимые минуты! Они казались Трегубову самыми прекрасными в жизни. Не раз диву давался: откуда только берутся после полета слова, соединяющие людей? Да и что слова… Летчики остры на глаз, твоя походка, твой взгляд поразительно сближают с ними, действуют куда сильнее иного отутюженного слова. Ведь и он исполнил труд, в котором много риска. Исполнил, может быть, лучше. Может быть, в этом и весь секрет завораживающего влияния на людей лучших командиров и политработников. Да и как же Трегубов мог не летать сегодня на боевом самолете?

До взлета оставалось совсем мало времени. Вот-вот начнется разбег, наступят прекрасные мгновения в жизни летчика. Рождение скорости! Чудо-скорости, за которой потом не поспеет даже стремительный звук. Сила инерции припечатает Трегубова к спинке катапультного сиденья, а скорость легко вынесет самолет-ракету в небо.

Но вдруг торопливый, с хрипотцой голос:

— Взлет запрещаю.

Трегубов не поверил себе и напористо, чеканя каждое слово, произнес:

— Десятый, я — Второй, прошу взлет!

У Трегубова еще была надежда. Что-то там спутали, сейчас ему разрешат — и он взлетит. Но голос руководителя полетами зазвучал тверже:

— Второй, вам взлет запрещаю. Заруливайте на стоянку.

Эта команда поразила Трегубова.

— Вас понял, — ответил он не своим голосом.

«Наверное, погода», — подумал и тут же погасил эту мысль. Нет, летать можно. Не всем, но можно. Об истинной причине запрета он даже не догадывался. Срулив с полосы, уточнил:

— Десятый, что, закрыли полеты?

— Пока нет. Полеты продолжаются.

— Кто же запретил мне?

И опять голос с хрипотцой:

— Березкин не выпускает.

У Трегубова заклокотало в груди. «Вернуть со старта… Это же опозорить перед всем полком. Вот он какой, Березкин! Не забыл, значит, разговор, припомнил. Наедине «ромашки-лютики», а при всех душу крапивой отстегал. Что ж теперь остается — вон из кабины?! Куриная слепота его «лютики»!» — кипел Трегубов. За всю летную жизнь так бесцеремонно с ним не поступали. Как не хотелось ему возвращаться на стоянку, видеть торжествующего Березкина, замечать разочарованно-косые взгляды летчиков.

Трегубов не знал, что его возврат со старта и Березкину не сулил ничего хорошего. Когда Березкин, волнуясь, наблюдал за его самолетом, подъехал Денисов:

— Петр Михалыч, почему спарка стоит? Вам время выруливать.

— Сейчас, товарищ командир, — смущенно ответил Березкин.

Денисову не понравился тон. Да и сам ответ какой-то нечеткий. Не узнал он прежнего Березкина. Всегда энергичный, разговорчивый, а тут сник. Денисов встревожился догадкой.

— Выпустил комиссара? — спросил он, выйдя из машины.

Березкин нехотя переступил с ноги на ногу и, не отрывая взгляда от самолета Трегубова, с некоторой заминкой ответил:

— Да разве его удержишь… Реактивный снаряд, а не летчик.

— А зачем его держать?