Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

— Спасибо тебе, Рике, — проговорила мать, немного помолчав.

Как давно она не говорила «Рике»! Не один год прошел. Фридерика положила руку на крепкое, округлое плечо матери. Это был робкий жест, потому что такие проявления чувств стали для них необычными. Девушка давно не ощущала прикосновения рук матери, и вдруг мать сжала ее пальцы. Руки у матери теплые, чуть шероховатые, и длилось ее прикосновение всего несколько секунд, но Фридерика была от души рада и этому. Через минуту она поднялась в свою комнату.

Но в этот вечер ей пришлось еще раз спуститься вниз. Из подвала до нее внезапно донесся какой-то подозрительный шорох. Она решила посмотреть, что там делается. В помещении для стирки горел свет. Стефан стоял на коленях и ожесточенно тер куртку. Фридерика молча присела на табурет, наблюдая за действиями брата. Когда же он потянулся за стиральным порошком, она сказала:

— Не делай этого! Порошок съест всю краску, а когда куртка высохнет, в нее будет собираться вся пыль.

Стефан послушался совета сестры и снова начал тереть куртку сильными, равномерными движениями, время от времени поливая из деревянного ведра чистой водой свое новое приобретение. По Стефану было видно, что он очень старается. Этого сестра прежде за ним не замечала, даже когда он делал что-либо для дома. С такой тщательностью, с какой Стефан сейчас стирал, он лишь по нескольку раз в день расчесывал свои мягкие темно-русые волосы, доходящие почти до плеч.

Движения юноши, которые еще несколько недель назад были угловатыми и резкими, стали теперь плавными и уверенными. Фридерика продолжала наблюдать за братом. Видимо, что-то важное было связано у Стефана с этой видавшей виды курткой. Из упрямства или из-за обиды он не стал бы ее стирать так усердно. Вероятно, она значила для него так же много, как для Фридерики жестяные коробки из-под сигар. Может быть, принося в дом эту куртку, Стефан хотел выразить своеобразный мальчишеский протест?

Фридерика снова подумала о своих жестяных коробках. Ни одна из них не лежала у нее пустой в выдвижных ящиках стола. В двадцать лет девушка начала собирать их и заполнять видами различных городов мира, которые она еще и сегодня вырезает из газет и журналов. Только видами Парижа у нее занято пятнадцать коробок. В ее коллекции есть также виды Лондона, Амстердама, Нью-Йорка, Осло, Мадрида, Рио-де-Жанейро, Франкфурта-на-Майне и Гамбурга. В Праге, Варшаве и Минске Фридерика уже побывала. Туда она может поехать еще раз в любое время, так же как в Москву, Ленинград или Будапешт.

Стефан молча продолжал стирать куртку.

— Зачем вы это делаете? — спросила Фридерика брата.

— Что делаем?

— Да меняетесь барахлом.

— Ты все равно этого не поймешь.

— А это уж не твоя забота! — огрызнулась она.

Стефан перестал стирать и с удивлением посмотрел на Фридерику. «Слава» о его сестре давно докатилась до школы, и некоторые учителя почли за благо никогда не произносить вслух ее имени. Но были и другие, которые вспоминали, что Фридерика хорошо училась, что десятый класс она закончила на «отлично», а на уроках обычно задавала очень много вопросов.

Ученики старших классов, в том числе и одноклассники Стефана, нередко расспрашивали его о Фридерике, а потом поджидали, когда она выйдет из дома. Один из одноклассников Стефана, живущий у дедушки с бабушкой в Керкове, старинной деревне рыбаков и охотников, которая находилась километрах в двадцати от границы с Польшей, прошлым летом как-то увидел Фридерику на берегу залива, где она купалась, и долго наблюдал за ней. На следующий же день он рассказал о своих наблюдениях в школе, причем очень подробно описал друзьям фигуру девушки, не забыв упомянуть о родинке на бедре и шраме от операции аппендицита. В тот же день после обеда четверо ребят, поклонники Фридерики, поехали на берег залива, чтобы из-за кустов полюбоваться своим кумиром, но им не повезло: девушку они не увидели, потому что Стефан успел предупредить сестру о предстоящих «смотринах».

Стефан знал, что многие парни неравнодушны к внешности Фридерики. Сам же он внешне выказывал к ней полнейшее безразличие, но внутренне восхищался ею, потому что Фридерику не трогало ни мнение других людей о ней, ни косые взгляды, которые бросали на нее в поселке. К тому же он был уверен, что если кто-то в семье и может понять его, так это Фридерика.

Юноша встал, прополоскал куртку, а затем уселся на перевернутое ведро. Фридерика сидела перед ним на табурете и терпеливо ждала, когда брат объяснится с ней, но Стефан не знал, с чего начать. Да и как объяснишь то, что делаешь без особых раздумий, уверенный, что поступаешь правильно?