Константин Симонов - Дым отечества

Это происходило потому, что настоящая жизнь, по его представлениям, начиналась только после того, как он приходил домой с работы. Работа никогда не составляла главного для него дела жизни, она была лишь средством к существованию, необходимостью. Он даже не называл работу работой, он называл ее «местом» и, вспоминая свою жизнь, говорил, что в таком-то году у него было плохое место, потом он нашел хорошее место, а потом это место оказалось не таким уж хорошим, как он предполагал вначале.

Ко времени женитьбы на Кате у него уже два года как было хорошее место: он был управляющим делами крупного московского учреждения. Размах учреждения определял его собственный житейский размах: у него была квартира, машина и законные права (только законные – он был в этом смысле щепетилен) на разные блага жизни, вроде путевок в хорошие санатории или бесплатных билетов на премьеры.

Он был неглуп, сдержан и хотя и ленив, но достаточно аккуратен, чтобы при полном равнодушии к делу не совершать в нем упущений, способных повредить его службе.

В кругу знакомых у него была репутация так называемого доброго малого, готового услужить и помочь. А так как главным в жизни было для него вращение в кругу приятных и льстивших его самолюбию знакомств, то помогавшая завязывать и поддерживать эти знакомства слава человека, который в пределах житейских мелочей все знает и все может, ему льстила, и он, стремясь сохранить ее, ради этого подчас готов был доставлять неудобства самому себе.

Катя встретила его в тридцать шестом году, когда он после многолетних обещаний наконец приехал на две недели в отпуск к своим старикам родителям. Его отец, старый путеец, инженер участка, был сослуживцем и карточным партнером отца Кати, тоже путейца – диспетчера этого же участка.

Приехав к родителям и скучая, Михаил Александрович навязался в компанию к своему отцу и пришел вместе с ним на преферанс к отцу Кати. Партнеров было и без него четверо, но ему, как столичному гостю, скрепя сердце уступили. Он небрежно играл около часа, в перерывах приглядываясь к Кате, сидевшей в тот вечер дома. Потом ему надоело играть, и он, к удовольствию стариков, передал свою игру их постоянному партнеру, а сам сел у окна и стал болтать с Катей.

Так она познакомилась с ним.

Через две недели он женился на ней и увез ее в Москву. В том, как все это случилось, она, сколько ни пробовала, так никогда и не смогла дать себе до конца отчета.

Он был красив, умел казаться значительным, а сделать вид, что он немножко больше влюблен в нее, чем это было на самом деле, не казалось ему ни дурным, ни затруднительным. С Катей же это стряслось в ту пору ее жизни, когда чувства сильнее ума, а душа так напряжена от желания любви и так открыта для нее, что она оказалась беззащитной, как ребенок, перед тем чувством, о котором начал говорить ей Михаил Александрович и в которое она поверила, несмотря на природный ум, ворчание отца и свои собственные неясные, но тревожные предчувствия.

Если бы в ту пору на ее пути встретился хороший и действительно любивший ее человек, наверное, ее жизнь сложилась бы иначе…

Но случилось по-другому, и через две недели она сидела утром одна (Михаил Александрович уехал на службу) в его маленькой, недавно еще холостяцкой квартирке в Москве на улице Горького, смотрела на незнакомые вещи: радиолу, большую тахту с книжными полками, низкий столик, глубокие кресла – и беспричинно и одиноко плакала от непонятной тоски, сжимавшей ее сердце.

В том, почему и как женился на Кате Михаил Александрович, проявились сразу все три его главных качества – себялюбие, пустота и жестокость.

Чутьем опытного мужчины он угадал в душе этой, только что кончившей школу девочки благородное желанно украсить чью-то жизнь, угадал и себялюбиво захотел испытать на себе приятные стороны такой самоотверженной любви, хотя, в сущности, вовсе не нуждался в ней. Ухаживая, он бывал печален, иронизировал над собой, давал понять, что в жизни много любил, но что все это было неудачно, – словом, говорил те безошибочно отравляющие чистую душу слова, которые вселяют в нее надежду, быстро превращающуюся в уверенность – что именно она-то и призвана отогреть и осчастливить этого, в сущности, такого хорошего и такого несчастного до ее появления человека.

Так он женился на Кате, «дочери станционного смотрителя», как он шутя называл ее. Ему было уже тридцать девять лет, молодость подходила к концу. В холостой жизни начало ощущаться присутствие неудобств, которых он раньше не замечал. Сыграло роль и пустое соображение – что раз все люди кругом женятся, надо когда-нибудь и ему жениться. Сыграла роль и жестокая мысль, что эта девочка из провинции, которая ему очень нравилась по-мужски – хотя он и знал, что это ненадолго, – будет, что называется, удобной женой и через некоторое время не посмеет помешать возобновлению некоторых холостяцких привычек.