Никита Карацупа - Записки следопыта

Таковы были результаты наших с Ингусом трудов. И не только наших. Ведь этого нарушителя, опытного шпиона, задерживали мы, можно сказать, всенародно.

Через несколько дней я встретился вновь с пареньком-шофером, который подвез меня тогда до города. И он рассказал, что нашел свой груз в полной сохранности. Вокруг мешков было множество следов: люди подходили, читали записку — и шли дальше, своим путем. Такие государственные жили в нашем приграничье люди!

Дело шло ко Второй мировой войне, и на границе становилось все неспокойнее. Участились провокации с японской стороны, в целях шпионажа засылались на нашу территорию все новые и новые группы. К каким только приемам и «изобретениям» ни прибегали засылаемые к нам тайные агенты, диверсанты: переходили контрольно-следовую полосу на ходулях, перепрыгивали ее с шестом; чтобы не оставлять следов, привязывали к ногам небольшие циновки из камыша или же ступали по ним, переметывая «плетенки» по взрыхленной бороной контрольно-следовой полосе. А однажды, в туманную ночь, перелетели границу на воздушном шаре, который затем, опустившись на нашу землю, в буквальном смысле слова растворился, поскольку был сделан из специального вещества.

Работать пограничникам становилось все труднее, в условиях возраставшей напряженности все более незаменимыми становился следопыт со служебной собакой.

Как-то приехал ко мне на заставу Ковригин, мой бывший учитель: он и сейчас продолжал работать инструктором в школе служебного собаководства. Был он по-прежнему осанистым, энергичным — только виски тронула седина. Поражался, каким я стал могучим, несмотря на малый рост, как раздался в плечах: «Ты, брат, словно из железа», — пошутил он. Интуитивно он очень точно определил: за годы службы на границе я необычайно развил свои мускулы.

Ковригин предложил мне стать преподавателем в школе служебного собаководства. Он считал, что я должен передать свой опыт молодежи. Но разве мог я оставить границу? Я не представлял себе, как буду без нее жить.

Ковригин вернулся к себе в школу, а я остался. Но через несколько дней по приказу командующего войсками из школы ко мне были присланы курсанты — перенимать опыт следопыта прямо на границе. И я был рад им — Лобанову, Полежаеву, Гирченко, Кривошееву… Глядя на них, я вспоминал, как и сам учился в школе служебного собаководства, как мечтал служить на границе с собакой.

Курсанты ходили со мной повсюду, их поражала дивная, первозданная природа: здесь, в приграничье, ходили непуганые звери, птицы брали хлебные крошки прямо из наших рук.

Особенно смышленым и любознательным хлопцем был Гирченко: живой, веселый, он так и сыпал вопросами.

— Никита Федорович, а лося здесь можно повстречать? — спрашивал он, когда мы пробирались по болотным тропам, проверяя глухие участки тайги.

— Иному незадачливому пограничнику тогда уж точно не сносить головы, — посмеиваясь, отвечал я. — Бывали случаи, лось убивал копытом медведя (и это было истинной правдой). Когда встретишься с ним, Гирченко, посмотри сразу, какое у лося копыто. Скажу тебе, устроено оно просто чудесно: части его соединены перепонками, благодаря чему оно может «раздвигаться». С такими копытами лось чувствует себя как дома на таежных болотах (тем более что там он почти в полной безопасности). Этот лесной великан отлично плавает, переберется он и через вязкую трясину, несмотря на вес в несколько центнеров.

— С помощью чудесных копыт? — улыбался Гирченко.

— Не только. С невероятной силищей вытягивает он ноги из трясины. Лось может одним прыжком преодолеть овраг четырехметровой ширины, изгородь высотой в два метра. Он не боится волков и медведей и отважно вступает с ними в бой. Однако этот лесной богатырь по натуре своей благороден и добродушен. Он никогда не нападет на тебя, Гирченко, если ты будешь вести себя смирно: встретившись с ним, стой спокойно, не проявляя агрессии, не дергайся, не суетись. Подумай сам: зачем ему на тебя нападать? Лось постоит-постоит — повернется и убежит прочь.

Потом я рассказывал своим подопечным о том, что в древней Сибири лосей использовали как домашних животных. В Швеции их, так же как и лошадей, запрягали в телегу, в сани. Казалось бы, по своим возможностям лось удобен для использования в сельском хозяйстве: силен, неприхотлив в еде, дает прекрасное молоко. Почему же он не стал домашним животным? Как пришлось убедиться, лось, по сравнению с лошадью, не очень вынослив, когда его используют на тяжелых работах. Были проблемы и с кормами.