Альберт Зарипов - Первомайка

Это было вчера, и вот эти бойцы опять идут к нам с котелками в руках.

Когда они подошли, все умолкли и уставились на их бесстыжие рожи.

- Что, опять комбат за водой послал? - как бы невзначай спросил Стас.

Я сидел у костра и, услыхав утвердительный ответ связистов, попросил стоявшего Бычкова посмотреть, где сейчас комбат.

- Стоит у своего костра и смотрит в нашу сторону, - сказал мне сержант.

- Ну ладно, набирайте. Но на следующий выход я возьму вас опять в свою группу. Тогда уж вы воды натаскаетесь. И дров нарубитесь.

Мне не было жалко воды для этих связистов, но принцип социальной справедливости должен соблюдаться даже на войне. Мы все здесь в одной лямке, которую нужно тянуть равномерно всем. Конечно, офицеры не ходили за водой и дровами, но груз ответственности за чужие жизни иногда давил особенно тяжко.

Если на большой земле командир группы отвечал за солдата во всем, начиная от опрятного и чистого внешнего вида и заканчивая обучением военным наукам, то здесь, на войне, он был в ответе не только за жизни своих бойцов, но и за успешное выполнение боевой задачи, исправность оружия, обеспечение боеприпасами и продовольствием, необходимость отдохнуть и поспать, очередность заступления на фишки и выполнение различных хозработ и многое другое…

- А окоп связисты выкопали нормальный? - вспомнив, спросил я солдата-калмыка.

- Я его еще час углублял. Очень мелкий был, - ответил он.

На следующий день после штурма по приказанию майора-замполита каждый боец группы выкопал в склоне вала по одиночному окопу. Как объяснил замполит, так, на всякий случай. Не знаю, как он стал заместителем комбрига по воспитательной работе, но по повадкам в нем чувствовался старый и опытный вояка, немало повидавший и испытавший на своем веку. Мне, как разведчику, вся эта возня с окопами очень не нравилась. В бою, особенно в ближнем или ночном, каждый боец должен постоянно передвигаться. А если он будет стрелять из одного окопа, то его на третьей-четвертой очереди засекут и подстрелят.

Тем не менее окопы мы вырыли, и каждый солдат знал, где его место в бою.

Особенно хорошим получился окоп командира группы, то есть мой. В нем можно было удобно сесть и вести огонь, сильно не высовываясь. Рыл его солдат-калмык, который отличался деловитостью и сообразительностью. Хотя иногда он и пытался увильнуть от работы, но порученное дело всегда выполнял на совесть. Поэтому такое важное поручение было дано именно ему.

Вот и сейчас, сидя в моем окопе, который располагался рядом с дневкой, и наблюдая за местностью, друг степей первым заметил появление «овчинного тулупа». Так мы называли какого-то начальника, одетого постоянно в черный и длинный постовой тулуп с мехом вовнутрь. Он приходил со стороны разрушенного моста на доклад к начальнику разведки и, видимо, был старшим десантников.

Каждый раз его появление вызывало жгучую зависть у солдат: в таком тулупе в самый сильный мороз можно было спать на снегу, без костра, завернувшись с головой. Иметь в группе такое добро было бы очень полезно, особенно если в засаде или в дозоре нужно было прождать долгую зимнюю ночь. Я даже пообещал тому солдату, который свистнет тулуп у его хозяина, отпустить его во внеочередной отпуск. Домой всем было охота съездить, но полковник-десантник, приходя к нашему начальству, никогда тулуп не снимал, и солдатам только оставалось наблюдать за «барашкой».

- Товарищ старшлейтнант, опять тулуп пришел, - доложил с поста солдат-калмык.

- А что он делает? У комбата сидит? - спросил я.

- Да нет. Стоит у зарослей с каким-то гражданским. С журналистом, наверное, каким-нибудь.

Я выпрямился у костра, размял затекшую спину и посмотрел в сторону кустов. На углу, где заканчивался кустарник, недалеко от вала, стоял полковник в тулупе, увлеченно что-то говорил и показывал руками то на нас, то на вторую группу, то на далеких горнопехотинцев, то на наш тыловой дозор у моста через реку, за которым был дом лесника. Рядом с ним стоял какой-то гражданский тип, одетый в голубые джинсы, короткую синюю болоньевую куртку и черную лыжную шапочку. Журналист нервно переминался с ноги на ногу и крутил головой по сторонам.

«Змэрз, Маугли», - подумал я про газетчика, сел обратно к костру и приказал калмыку наблюдать за ними, а если пойдут в нашу сторону, предупредить меня.

- Холодно зимою маленькой макаке. Ноженьки замерзшие поджимает к сраке, - выдал привычную фразу из солдатского фольклора контрактник Бычков, тоже наблюдающий за незваными гостями. Я невольно засмеялся: сказанное сержантом со снайперской точностью подходило к наблюдаемой им картине с поджимающим высоко ноги человечком в гражданской одежде.