Валентин Пикуль - Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы

– Герр лейтенант, я ее взял из своего ранца.

– Кто вам туда ее положил?

– Никто, герр лейтенант.

– Значит, эта вещь, направленная к упадку боевого духа солдат, написана вами?

Под очками Яунзена блеснули слезы.

– Отвечайте!

– Да, герр лейтенант, это написано мною. Но я…

– Молчать!.. В каких военных кампаниях принимали участие?

– Я участвовал в карательной экспедиции.

– Где?

– В норвежской провинции Аксерхус. Обер-лейтенант Форстер получил тогда Железный крест первой степени.

– Но получили-то крест не вы! Так чего же суетесь?.. А от фронта, выходит, отлынивали?

– У меня, – с трудом выдавил Яунзен, – геморроидальные колики.

– Вы их нажили, когда писали эту дрянь?.. – Лейтенант выругался. – Кто здесь ефрейтор?.. Пусть перепишет всех, слушавших этого паникера… Вы? – сказал он, посмотрев на Нишеца. – Впрочем, вы тоже поддались упадочнической пропаганде и не воспретили вредную агитацию… Я сам перепишу вас… Как твоя фамилия?.. А твоя?..

Он аккуратно переписал всех егерей, находившихся в землянке, и Нишец подумал: «Наверное, из полицейских – типичный шупо…»

Ефрейтор еще не знал тогда, что лейтенант Вальдер, назначенный командиром тринадцатого взвода взамен рехнувшегося фельдфебеля Каппеля, действительно служил в провинциальной полиции.

Помахав перед носом Яунзена свернутой в трубку рукописью «Возвращения героев Крита и Нарвика», лейтенант Вальдер вытянул свою лисью мордочку.

– Завтра, – многозначительно сказал он, – на позиции прибывает инструктор по национал-социалистскому воспитанию фон Герделер, и я доложу ему об этой мрази, за которую вы поплатитесь трибуналом…

Когда лейтенант ушел, Франц Яунзен вдруг побледнел и грохнулся в обморок.

Пауль Нишец, составлявший в штабном блиндаже инвентарные списки взводного оружия, слышал, как за тонкой переборкой происходил разговор между войсковым инструктором и новым командиром тринадцатого взвода.

– Вы напрасно, – сказал фон Герделер, – так резко отнеслись к этой мистерии своего солдата Яунзена. Времена изменились, лейтенант, и мы должны поддерживать в нижних чинах уверенность в победе любыми средствами. Я внимательно прочел рукопись и ознакомился с анкетой ее автора. Как в первом, так и во втором случае я не нашел ничего предосудительного. Единственная ошибка, которую я обнаружил в мистерии, это чересчур далекая дата нашей победы – тысяча девятьсот пятьдесят третий год! Надо переставить эту дату хотя бы на сорок восьмой, и рукопись можно популяризировать в войсках. Она будет пользоваться несомненным успехом, так как мистерии присущ мягкий немецкий юмор и – что самое главное! – в ней есть оптимизм солдата, до конца верящего в непобедимое дело фюрера… Проследите, лейтенант, как Франц Яунзен будет вести себя в боевой обстановке, и, если он хорошо проявит себя, представьте его к награде…

«Вот и воюй, – думал потом ефрейтор, – когда само командование перекидывает даты победы, как игральные кости…»

Он долго ждал, когда придет приказ о разжаловании его в рядовые, но такого приказа не поступало. Видно, командование не очень-то дорожило попавшим в плен Вульцергубером, а может быть, учло и то, что в ответственный момент у Нишеца не имелось при себе никакого оружия.

Вечером, когда отделение Нишеца уходило на боевую позицию, лейтенант Вальдер сказал:

– Проследите, ефрейтор, за тем, как будет вести себя Франц Яунзен в боевой обстановке…

Франц Яунзен вел себя в боевой обстановке так, что Нишец пригрозил сорвать с его каски эдельвейс – любимый цветок фюрера, чтобы не позорить славу горных егерей. Яунзен весь дрожал и тыкался лицом в снег от каждой пули.

«Нет, – брезгливо думал ефрейтор, – не видать тебе, парень, Железного креста!..»

Но Яунзен скоро получил Железный крест – и не за фантастическую мистерию, не за ратные подвиги, а совсем за другое.

Дело в том, что его дружба с папашей Иосифом Оттеном, как звали во взводе этого пожилого егеря, день ото дня крепла. Папаша, сильно тосковавший по родной семье, рассказывал Яунзену о том, какая у него добрая жена, показывал ему фотографии своих детей – их было у него трое, и все – девочки.

Оттен постоянно мечтал попасть в отпуск или же получить ранение, чтобы отправиться в Германию. Не зная, как вырваться из этого военного ада, папаша Оттен решился на крайность: задумал прострелить себе руку.

Сделать это самому было невозможно: на ране остался бы пороховой нагар, и медицинская комиссия подвела бы его под трибунал. Тогда егерь попросил Франца Яунзена выстрелить ему в руку с дальней дистанции, чтобы ранение выглядело естественным.