Борис Малиновский - Путь солдата

Рано утром заговорили "катюши". Их голос был условным сигналом для всех батарей нашего участка фронта, где намечалось решающее наступление на Ригу. Пора начинать.

– Батарея, цель номер один, двадцать снарядов на орудие, беглый огонь!

Засвистели снаряды. Немецкая передовая покрылась взрывами. В такт им часто-часто задрожала земля.

– Батарея, цель номер два, двадцать снарядов на орудие, залпами, огонь!

Взрывы заслонили пулеметное гнездо во вражеской траншее. Снаряды продолжали молотить по нему.

Загрохотало кругом. Обстрел нарастал с каждой минутой. Мощно колебали воздух долетающие до нас звуки выстрелов сотен орудий. "Вот она, расплата! Это за Леву! За мать с полузамерзшими на болоте детьми и сожженные белорусские и тифозные курские деревни! За окровавленные настилы болота Сучан! За безвременно состарившуюся женщину, так неистово целовавшую мои солдатские сапоги! За страдания отца, матери, Лели!" Скоро стрелковые полки пойдут в наступление. Я перенес огонь вглубь, чтобы парализовать артиллерийские и минометные позиции противостоящих немецких батарей. Почему-то вспомнился вдруг 1941 год, элеватор под Калининой, ясно видимые вспышки выстрелов немецких минометов и наши – молчащие пушки. А теперь все было наоборот! Пришел на нашу улицу праздник!

– Огонь! Огонь! Огонь!

Вражеский снаряд рявкнул неподалеку, один из осколков врезался в бруствер окопа, словно напоминая, что война еще не кончилась…

До Риги мы не дошли всего несколько километров. Наш дивизион уже вел огонь по восточной окраине Риги, когда его сняли с фронта. Дивизию передали в состав Краснознаменного Балтийского флота переименовав ее в дивизию морской пехоты. Нас отправляли в капитулировавшую Финляндию, в Порккала-Удд.

6 ноября мы начали грузиться на морские баржи в Ленинграде. Меня словно магнитом потянуло в дорогой город. Трамваи уже ходили. Я поехал на Васильевский остров. На многих зданиях виднелись следы артиллерийского обстрела. Фронтон Горного института оказался разрушенным, но институт работал. Студенты и преподаватели были в эвакуации и лишь недавно возвратились. Я нашел девушек из моей группы. Они уже кончали институт…

Годы войны вытеснили из памяти дни совместной двухмесячной учебы – мы не помнили друг друга…

На обратной дороге заглянул в адресный стол на Невском. Я знал, что Зои нет в Ленинграде. Но мне дали ее адрес. Почти бегом несся к Зонному дому! Неужели увижу ее? Но меня ждало полное разочарование. В доме расположилось какое-то учреждение. Зашел к дворнику – узнать, была ли Зоя в Ленинграде. Седая женщина – та самая, что когда-то так напугала Палю словами о войне, – приняла меня необыкновенно радушно. Зои нет, сказала, но все, что осталось в ее комнате, сохранилось. Женщина, пережившая страшную блокаду и живущая на скудном пайке военного времени, ответив на мой вопрос, стала говорить со мной не о тяжестях блокады, не о перенесенных страданиях и своей нелегкой жизни, а о наших наступлениях на фронте, о скорой победе, о будущем Ленинграда! Образ этой простой мужественной труженицы, не павшей духом, несмотря на все тяжелые испытания, сохранился в моей памяти как символ героизма ленинградцев.

На Суворовском проспекте, как и прежде, работало фотоателье. Не утерпел, зашел. Ателье делало только "пятиминутки" размером 3X4 см. Мне достаточно. Главное, что быстро. Как был – в шинели и измятых фронтовых погонах – так и сфотографировался. Я еще не был уверен, что для меня военные действия позади и уже никогда больше не попаду под артиллерийский и минометный обстрел, бомбежку, под пули автоматчика и пулеметный огонь "мессершмиттов", на заминированные тропы и дороги. Война еще не кончилась, и отправка на Порккала-Удд могла быть временной передышкой. К тому Финский залив был еще полон вражеских мин и не закрыт от вражеских подводных лодок. На карточке, посланной домой в этот же день, едва уместилось несколько строк: "Снимался в годовщину – 5 лет в армии. Вид совсем окопный. Сейчас из окопов вылезли, так приоденемся, как подобает! Любящий Вас Борис". Это была моя вторая фотография за всю войну, если не считать снимка для партбилета. От первой ее отделяли тысяча дней, проведенных мной на фронте и в госпиталях… Гляжу сейчас на фотографии, сравниваю их.

На первой – я с сержантскими знаками отличия, как и полагается командиру отделения; на второй, на моих погонах три звездочки – я уже старший лейтенант, командир артиллерийской батареи. У сержанта лицо совсем мальчишеское, улыбчивое, беззаботное и счастливое. У командира батареи – с серьезным взглядом, без смешинки, лицо взрослого человека. В боях под Ригой мне попалась книга. Эпиграф к ней врезался в память: "Война есть война, с полей смерти не возвращаются помолодевшими…" Лучше не скажешь…