Максим Михайлов - Стреляешь в брата — убиваешь себя

— Ну это Вы уж совсем что-то мрачно…

— Мрачно, но, к сожалению верно и неизбежно. Ведь я историк, я знаю прошлое, а значит, могу предсказывать будущее. Они не остановятся на достигнутом, они пойдут до конца, желая с корнем вырвать даже саму память о тех, кто смел когда-то стоять у них на пути. Они не удовлетворятся расщеплением и унижением России, они захотят ее уничтожить, точно так же, как сейчас, тренировки ради, они убивают Югославию. Я чувствую запах пороха, Андрей, он буквально душит меня, не дает спокойно спать по ночам, воздух вокруг просто воняет порохом и кровью, разве ты не чувствуешь этого?

Ответить профессору Андрей не успел. С грохотом распахнулась от мощного пинка ботинка дверь кафаны. Жалобно звякнули, прогибаясь, украшавшие ее ажурные декоративные решетки. Андрей сидевший спиной ко входу, удивленно обернулся через плечо, недоумевая, кто мог стать причиной такого вопиющего нарушения порядка в этом месте всегда отличавшемся тихой почти домашней атмосферой. Здесь, даже изрядно перебравшие отличного качества ракии гости, отчего-то всегда вели себя смирно, видно действовала сама аура оформленного в стиле старинного замка заведения, ну и конечно, традиционное для страны, впитанное с молоком матери уважение к старшим, не позволявшее лишний раз гневить почти восьмидесятилетнего хозяина. Однако столпившимся у двери и подслеповато вглядывающимся в полумрак кафаны после яркого света полуденного солнца посетителям, похоже, не было никакого дела до устоявшихся традиций. Впереди стоял здоровенный детина, одетый в мятую черную рубашку, в распахнутый ворот бесстыдно выглядывала густо поросшая рыжим волосом мощная грудь. За ним теснились еще трое, чуть поменьше калибром и если главарь напоминал низким покатым лбом и далеко выдающейся вперед челюстью далекого пращура современного человека, то его товарищи больше чем на вставших на задние лапы орангутангов никак не тянули. Вобщем видок у нежданных гостей был тот еще, а уж густые волны тяжелой, животной угрозы, исходившие от них, мог, наверное, зарегистрировать даже сейсмический датчик.

Андрей разом почувствовал, как наливаются противной липкой тяжестью мускулы, а в животе вдруг становится пусто и холодно, несмотря на только что сделанный добрый глоток обжигающе горячего кофе. Публику подобного калибра он знал достаточно хорошо, чтобы примерно представить себе все прелести долженствующие последовать за столь многообещающим началом визита. В родной Андрею Москве в последнее время тоже развелось чрезвычайно много вот таких же гориллообразных бройлерных кабанов, и вели они себя всегда чрезвычайно нагло и развязно, совершенно не считаясь ни с какими моральными и правовыми нормами, понимая лишь язык грубой силы, на котором аспирант исторического факультета МГУ, к сожалению, не мог связать и пары слов. Еще со школьной скамьи, Андрей всегда считал, что важнее развивать мозги, чем мускулы, к стыду своему теперь приходилось признать ошибочность этой теории. Жизнь в родном городе за какие-то два года после развала Союза необратимо изменилась, сделав кардинальный разворот, и в первых рядах оказались тупые и наглые быки, не боящиеся никого и ничего, больше от скудоумия и врожденного отсутствия воображения, чем от реальной храбрости. Но к удивлению Андрея все общественные институты призванные держать в узде подобное примитивное и агрессивное быдло вдруг в одночасье либо приказали долго жить, либо стыдливо отворачивались, стараясь не связываться с распоясавшейся мразью вовсе.

Тем временем главарь-неандерталец сумел-таки сфокусировать свой взгляд и, осмотрев помещение кафаны, вполне предсказуемо остановил его на том столике, за которым в напряженных позах замерли пившие кофе девушки.

— Гы! — удовлетворенно выдохнул неандерталец, и в его маленьких свинячьих глазках зажглись радостные огоньки. — Смотрите кто здесь! Целых две сербских шлюхи! Ровно на две штуки больше, чем должно быть в приличном заведении! Да и вообще, в славном хорватском городе Купресе, что-то слишком много стало сербских мерзавцев.

Орангутанги за его спиной радостно заржали, а девушки сжались, испуганно втянув головы в плечи, отчаянно делая вид, что они не слышали ни брошенной реплики, ни последовавшего за ней смеха, видимо, до последнего питали весьма призрачную надежду, что если старательно не замечать наглецов, может быть пронесет.

Надо сказать, что Андрей, впервые оказавшийся в Югославии и до этого даже теоретически незнакомый с населявшими ее людьми, через месяц пребывания в небольшом городке Купрес, расположенном на одноименном плато в центре Боснии и Герцеговины, уже вполне сносно понимал язык на котором говорили местные и вполне уверенно мог с ними объясняться. Дело скорее всего тут было не в его выдающихся лингвистических способностях, а в достаточной близости сербского и русского языков. Впрочем большая часть населявших город людей по-русски тоже говорила достаточно хорошо, сказывалось влияние огромной эмигрантской волны, выплеснутой сюда с донского приволья двенадцатибалльным штормом октябрьской революции. Кроме того, будущий историк, обладая профессиональной наблюдательностью и вниманием, легко мог различить по внешнему виду две преимущественно населявшие Купрес нации: хорватов и сербов. Навскидку сформулировать, чем же так резко отличались друг от друга эти два народа, он вряд ли смог бы, видимо, дело было в бессознательно оцениваемой совокупности различных мелких деталей внешнего облика, но не ошибался в своих оценках аспирант практически никогда. Так что ничего удивительного в том, что зашедшие в кафану хорваты легко опознали в сидящих за столиком девушках сербок, не было.