Олег Селянкин - О друзьях-товарищах

Это было явное поощрение, так как тот дивизион работал в самой гуще минных постановок 2-го боевого района. Несколько насторожило то, что Кринов при нашей короткой встрече сказал мне как-то особенно многозначительно:

— Сразу ничего не ломай, сначала приглядись, взвесь все.

Но «ломать» вообще ничего не пришлось: дивизион был хорошо отрегулирован и работал четко, с настоящим знанием дела. Единственное, что меня сразу же насторожило, так это очень хитро составляемые всяческие отчеты и боевые донесения. Например, однажды ко мне почти одновременно поступили донесения от двух командиров отрядов катеров-тральщиков. Причина, породившая эти документы, была такова: минувшей ночью фашистские самолеты появились над отрядами, которые открыли по ним огонь; на огонь одного отряда самолеты ее обратили внимания, а вот второму ответили несколькими бомбами.

Словом, имел место рядовой эпизод минной войны.

Но как все это было расписано в отчетах!

Начинались они примерно так: «Предвидя появление самолетов врага этой ночью, катера были заранее поставлены на огневые позиции (смотри схему № 1)…» Далее шло абсолютно точное описание того, что происходило ночью, зато концовка явно кричала о совершенном подвиге. И если тот, на огонь которого вражеские самолеты не обратили внимания, писал: «…Встретив на своем пути плотную стену огня (смотри схему № 2), они (самолеты) вынуждены были отказаться от нанесения бомбового удара по катерам-тральщикам нашего отряда», то второй, на которого было сброшено несколько бомб, это событие подавал так: «…Наш огонь был столь умело спланирован и настолько действенен, что они (опять же самолеты врага) приняли наши катера-тральщики за охрану важного объекта и сбросили бомбы на пустынный берег… Таким образом, вызвав бомбовый удар на себя, мы отвели его от более ценных для нас объектов…»

В таком стиле были написаны эти отчеты. Главное же — попробуй докажи, что все происходило иначе!

Сначала я чуть было не вспылил, чуть было не спросил: дескать, кому врете? Однако сдержался, поговорил с командирами отрядов строго, но без колкостей, без оскорблений. Единственное, что позволил себе, так это сказать, что в следующий раз, если получу что-либо подобное, автора обязательно пошлю к фашистскому командованию, чтобы он оттуда принес подтверждение своим словам.

Тогда, летом 1943 года, я не понимал, почему в этом дивизионе именно в таком — приподнятом—духе докладывалось о всех самых заурядных происшествиях. Это уже значительно позже до меня дошло, что подобные отчеты являлись своеобразным щитом для этих людей, которые ежедневно выполняли опаснейшую, но такую неброскую работу. Действительно, это командиры катеров-тральщиков, работающих на сталинградских переправах, и без громких слов весомо заявляли о себе, а что оставалось этим? Сообщать, что в результате двух недель непрерывного траления взорвана одна вражеская мина?

— Не звучит такое, — однажды грустно пошутил кто-то.

Ведь только летом 1943 года нам было приказано нарисовать на рубках катеров-тральщиков красные звезды и внутри них цифру, обозначающую число взорванных вражеских мин.

С любовью и гордостью матросы вырисовывали эти звезды, свидетельствовавшие о том, что и они на войне не бездельничали!

Пока я формировал один дивизион и срабатывался со вторым, наступила межень. И вот теперь мы все увидели плоды того, что в период половодья не пользовались основными фарватерами. Во-первых, они оказались почти полностью очищенными от мин, во-вторых, фашистские летчики побросали свои мины, ориентируясь по нашей весенней обстановке, так неудачно, что некоторые из них полностью обсохли на песках.

Однако из этого вовсе не следует делать вывод, будто теперь жизнь у нас пошла — лучше не надо. Нет, мы работали по-прежнему изо всех сил. И не случайно адмирал Н. Г. Кузнецов в своей книге «На флотах боевая тревога» написал, что в мае навигации 1943 года силы нашей флотилии были напряжены до предела, что если бы фашисты сбросили в то время в Волгу еще сто или двести мин, то она, возможно, оказалась бы закрытой для судоходства.

Конечно, мне вроде бы не положено даже в малом полемизировать с адмиралом Кузнецовым, который в то время был наркомом Военно-Морского Флота, но, соглашаясь с тем, что весной 1943 года нам было невероятно трудно, я все же не могу вспомнить ни одного факта, ни одного даже случайного разговора, возникшего между нами, из которого вытекал бы вывод, что судоходство на Волге могло прекратиться, если бы…