Карл Вурцбергер - Туманы сами не рассеиваются

Рэке скривил губы в усмешке. «От таких всегда стараются избавиться», — подумал он, еще раз перечитывая характеристику. Первое, заочное, знакомство с Кольхазом состоялось.

Рэке встал, подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. В темноте было трудно что-либо рассмотреть. Дождь прошел, и лишь отдельные капли ударялись о стекло и сбегали вниз извилистыми дорожками.

«Если верить характеристике, то Кольхаз замкнутый человек, одиночка. Встречаются и такие. Но если я соглашусь взять его к себе, он, чего доброго, мне остальных солдат взбаламутит. Три опытных пограничника демобилизуются, а Шонер и Раудорн стали разводящими. Когда в отделении есть такой сумасброд, многое может пойти не так, как надо. А что будет, если я откажусь? Гартман, конечно, сделает вид, что ничего не случилось, но… Нет, так не пойдет. Принимать такое решение нельзя, не обдумав все как следует. Если бы он сказал: «Бери его — и точка!», то все было бы ясно. Но так… К тому же я о нем так мало знаю, — думал Рэке. — Сегодня я не дежурю. Вечер свободный. Надо съездить в батальон и поговорить с командиром взвода Кольхаза».

Взяв бумаги, Рэке пошел к Гартману. Старший лейтенант был один. Увидев Рэке, он спросил:

— Это вы? Так быстро?

— У меня к вам просьба, — сказал Рэке. — Я хотел бы съездить в часть, где служит Кольхаз, и поговорить с командиром взвода. День у меня сегодня свободный.

— Просьба несколько необычная, товарищ Рэке…

— Простите, — перебил его фельдфебель, — но предоставлять подчиненному право выбирать себе солдат — тоже не совсем обычно.

Гартман посмотрел на него уже спокойно. Рэке ожидал от офицера резкого замечания, но старший лейтенант лишь сказал:

— Хорошо, поезжайте. Здесь я вам ничего не могу возразить… Отметьтесь у ротного фельдфебеля, что уезжаете по служебному поручению, я его предупрежу. — Он подошел к Рэке и посмотрел ему прямо в глаза. — Меня все-таки радует, что вы просите об этом. Последнее время мне казалось, что свою энергию вы растрачиваете не туда, куда нужно…

Казармы учебного подразделения были построены большим четырехугольником на невысоком холме, неподалеку от расположенного в долине военного городка. У ярко освещенного входа Рэке ждал офицер.

Крепко пожав Рэке руку, он представился:

— Шиндлер, Зигфрид Шиндлер. А вы, значит, знаменитый Рэке?

— Почему знаменитый? — удивился и в то же время несколько обрадовался столь необычной характеристике Рэке.

— А что, разве не так? Ну ладно, оставим это. Так вы ко мне?

Рэке кивнул. Имя командира взвода он узнал у Гартмана перед самым отъездом.

— Речь идет о Кольхазе, о Вольфганге Кольхазе из вашего взвода.

Шедший впереди Шиндлер неожиданно обернулся и воскликнул:

— О господи, опять этот Кольхаз! Почему он вас интересует?

Рэке подумал, стоит ли ему сразу открывать все карты, потом сказал:

— Я познакомился с его характеристикой и хотел бы побольше узнать об этом человеке.

— Тогда пойдемте, — пригласил Шиндлер, — у меня не слишком много времени, но выпить по чашечке кофе мы все же успеем.

— Может, лучше просто пройдемся?

— Хорошо. Моя жена не сегодня-завтра должна родить. Прошла целая неделя сверх срока. Я, кажется, с ума сойду.

— Тогда я не буду вас долго задерживать. Вы мне расскажете все, что о нем знаете.

— Хорошо.

Они шли по мокрому от дождя плацу, и Шиндлер рассказывал.

Во взводе Шиндлера Кольхаз находился с первого дня службы. Любознательный и спокойный в первые дни, он вскоре стал отдаляться от других солдат, а в последнее время вообще начал нарушать воинскую дисциплину, высказывал недовольство трудностями.

— Какими трудностями? — спросил Рэке.

— Например, тридцатикилометровым маршем. Приблизительно на полпути просто остановился и сказал: «К такому маршу я не приучен, товарищ унтер-офицер. Мне очень жаль, но это так». Мне ничего не оставалось, как отправить его назад в санитарной машине. В результате мой взвод единственный в роте пришел к финишу не в полном составе.

Тем временем они дошли до столовой, но кофе там уже не было. Шиндлер предложил зайти на минутку к нему домой. Рэке согласился.

Они удобно уселись в комнате Шиндлера. Офицер продолжил свой рассказ:

— Вы можете говорить Кольхазу что хотите, хоть кол у него на голове тешите, а он стоит на своем. К тому же он постоянно ворчит. Представьте себе: однажды на политзанятии он встал и без всякого смущения заявил: «Человеку, воспитанному при социализме, чуждо солдатское сознание». Причем сказал он это с таким спокойствием, что я от удивления рот раскрыл. Самое страшное заключается в том, что он убежден в своей правоте, понимаете?