Александр Зонин - Морское братство

— Вообще пора перенять у фашистов их тактику работы подлодок группами, — решительно заявил катерник.

— Может быть, — согласился Сенцов, — но организация волчьих стай требует отработки. У нас ведь есть еще победа. Ручьев со своим отрядом сегодня ввел в залив конвой из Атлантики, все транспорты целехоньки, хотя вокруг них вертелось пять лодок. А стайку куснули крепко, одну уничтожили, другую основательно подбили.

— Вот как? Значит, миноносники стали наш хлеб отбивать. Это кто же? Неужто при руководящем участии самого Ручьева?

— «Упорный», Долганов. Воистину упорно действовал. Четыре или пять заходов сделал.

— Ага, значит, отчасти и мы причастны к этому делу. У Долганова минером наш выученик, старший лейтенант Игнатов. Лихой парень.

— Видать, что вы не плавали на больших кораблях, — обижаясь за Долганова, отозвался Сенцов. — Как бы ни был расторопен ваш Игнатов, самое важное в такой встрече — боевое маневрирование. А это дело командира, и никто на флоте не проведет его с красотой и точностью Долганова. Так думает и наш командующий.

Сенцов даже остановился и, покраснев от возмущения, замахал короткими ручками.

— Командующий, — вскричал он, — еще никому из командиров не разрешал принимать на борту корабля жену. А вот сейчас мне поручил отвезти супругу Николая Ильича и передать ему свой сердечный привет. Что?!

Катерник не собирался защищать свое неосторожно высказанное заключение и не думал ссориться с Сергеем Юрьевичем.

— Друг ты мой, чего кипятиться. Я за ордена обоим, всей братве «Упорного». Долганова уважаю не меньше тебя. Хочешь, сейчас доставлю вас с Долгановой к Николаю на «охотнике»?

Они уже были перед высоким крыльцом дома, в который третьего дня Сенцов доставил Наталью Александровну, и он протянул руку катернику.

— Спасибо, командующий велел идти на его катере.

— Человек! — одобрительно протянул командир «охотников». — Но и поперчить умеет, когда следует. Бывай здоров. Долганову привет и двойное поздравление…

Катерник пошел под гору, пропустил мчавшуюся поперек улицы стайку детворы на лыжах и в финских санях и крикнул:

— А хорошо-то сегодня, Сергей… Двум победам радуется природа. На весну поворачивает.

Действительно, от сугробов, заалевшихся над дальней грядой скал, несло бодрящим запахом талого снега. Красные лучи низкого солнца весело сверкали в окнах голубых и оранжевых домов, а внизу, в бухте, вода плавилась, как только что разлитый металл.

Сенцов припомнил свой приезд, прогулку в пургу и искренно отозвался:

— Хорошо!.. И будет еще лучше.

Дверь ему открыла улыбающаяся от счастья Долганова.

— Значит, едем?

— Пойдем, пойдем! Только одевайтесь потеплее. На заливе прохватит.

— А я совсем собралась. Только шубку и платок накинуть.

Сенцов вошел следом за Натальей Александровной в комнату и испытующим взглядом осмотрел свою спутницу с головы до ног. Ее девичью фигуру плотно облегало вязаное платье, цветное, но не яркое. Из высоких тупоносых ботинок чуть выглядывали теплые носки. Сенцов переводил взгляд с тяжелого узла пепельно-золотистых волос на оживленное лицо; потупился, увидев глаза, сияющие яркой синевой из-под пушистых ресниц, и хрипло сказал:

— Не годится в ботинках. Валенки есть у вас? Или сбегать за ними?

— Есть, есть, милая нянечка.

Сенцов ожидал, оборотясь к окну, окончательных сборов Долгановой, пока она щелкала какими-то замками чемоданов, пока стук на полу свидетельствовал, что его требование о смене обуви покорно выполняется. Наталья Александровна рассказывала, как обживалась в базе эти три дня.

— Знаете, я вам страшно обязана, — слышал Сенцов милый, несколько глуховатый голос из разных концов комнаты. — Такие глупости лезли в голову до вашего успокоительного звонка. А после взяла себя в руки, определилась на работу, из комнаты вывела холостяцкий дух.

Ну, тут мне очень помогла Клавдия Андреевна. Душевная женщина и, не правда ли, помрачительно красивая? Вероятно, все вы тут влюблены в нее.

— Не знаю… В чужих жен не положено влюбляться, — выпалил Сенцов и покраснел. Ему представилось, что его глупую фразу Наталья Александровна может истолковать, как нелепое признание. «Хоть бы скорее доставить ее к Николаю», — с отчаянием сказал он себе.

А Долганова, приняв его слова за неуклюжую шутку, продолжала рассказывать. О посещении метеостанции, о Клавдии Андреевне. О том, как много узнала о жизни и работе Николая.