* * *
Генерал-майор Веденеев, полковник Бородин лежали в одной полуземлянке. Пахло сеном, на котором лежали раненые, смолой от лапника, устилавшего земляной пол. Сквозь единственное окно проникало достаточно света, чтобы разглядеть бревенчатые стены, подобие стола у окна, чурки для сидения, печь. Печи были во всех землянках. Удивительное дело, думал Семушкин, оглядывая землянку, забрались в такую глухомань, под рукой ни кирпичей, ни других строительных материалов, а умельцы нашлись. Раздобыли глину. Часть печек изготовили из железных бочек, другие — выложили из того, что нашли, что оказалось под рукой. В ход шли лемехи от плугов, опорные плиты минометов, щиты от пулеметов, ржавые, искореженные, неизвестно где и кем подобранные. Кирпичи заменили камни-кругляши. В общем, голь на выдумки хитра, что было под рукой, то и использовали. Вытяжные трубы сделали из пустых орудийных гильз, отрезая донную капсюльную часть, наращивая их, вставляя одну в другую. Получилось. Тянут трубы, топятся печи, выгоняя сырость из полуземлянок.
Веденеев плох. Длинный, худой, бледный. Лежит не шевелясь, тяжело дышит. Часто впадает в забытье. Бородин спит. По словам военврача Петрова, чувствует он себя лучше Веденеева. Он моложе, крепче, ему не пришлось пережить того потрясения в послеоперационный период, когда автоколонну с ранеными буквально раздавили немецкие танки. Отправляясь на задание, Семушкин видел фотографии руководителей армии, в том числе и полковника Бородина. Запомнились крупные черты лица, родинка над левой бровью, твердый взгляд, широкий, как бы раздвоенный подбородок. Сейчас и подбородок вытянулся, лицо удлинилось, поблекла родинка. Болезнь не красит человека. В лесной оздоровительной школе Бородин настаивал перед Петровым, чтобы к нему пришел командир отряда. Военврач не разрешил. Сразу после осмотра раненых стали готовить к операциям. Потом был переход. Пробирались такими чащами, что людей, перенесших операции, снимали с телег, несли на руках. Не до разговоров было. Только здесь, на острове Баева болота, Петров разрешил встречу. Семушкин пришел к полковнику, а тот заснул.
И Семушкин, и Петров стояли возле полковника, решая, как быть. Ждать, когда Бородин проснется, или уйти? В это время полковник открыл глаза. Пристально, как показалось Семушкину, посмотрел на него. С лица перевел взгляд на петлицы. Иван Захарович, в свою очередь, скосился в сторону Петрова. Военврач кивнул, подходи, мол. Оставил их одних. Семушкин сел на высокий чурбак возле лежака Бородина.
— Старший…
— Старший лейтенант Госбезопасности Семушкин, товарищ полковник, — доложил Иван Захарович.
Бородин попытался приподняться, Семушкин поправил подушку, помог полковнику устроиться поудобнее.
— Вы откуда? — спросил Бородин.
— Из Москвы, товарищ полковник.
Семушкин назвал Григорьева.
— Петр Иванович…
Глаза у Бородина ожили, по лицу пробежало подобие улыбки. Он знал Григорьева. Удовлетворился ответом Семушкина. Так понял Иван Захарович улыбку полковника. Понял и то, с каким трудом даются Бородину слова. На лбу у раненого выступили мелкие капли пота. Семушкин достал носовой платок, осторожно промакнул капли пота.
— Вам тяжело, товарищ полковник, — предупредил он, — может быть, перенесем разговор?
— Нет… Возьмите мой планшет… Под подушкой…
Семушкин достал планшет.
— Код «Астра» вы знаете? — спросил Бородин.
— Да, — кивнул Семушкин.
— Достаньте запись.
Семушкин достал вчетверо сложенный листок бумаги, испещренный четырехзначными колонками цифр.
— Мы успели закопать сейф, — все так же тяжело, с присвистом, скорее шептал, чем говорил Бородин. — Там… в Заборье. Место указано…
— О том, что произошло в Заборье, о десанте, о судьбе командующего армией мы знаем из рассказа майора Хвостова, — поторопился объяснить Семушкин, но полковник, похоже, пропустил эти слова без внимания.
— В сейфе… Оперативные документы штаба… Личные дела комсостава… Список людей, оставленных в Лиховске, на железнодорожной станции Кутово. Мы не успели им передать рации… Они спрятаны… Вы узнаете из записей… Проверьте этих людей… Обеспечьте их связью… Данные зашифрованы тем же кодом… «Астра».
Бородин прикрыл глаза, левое веко у него чуть подрагивало. Снова выступили капли пота. Чувствовалось, что на разговор он потратил слишком много сил. Семушкин приподнялся с чурбака, склонился над полковником. Он не услышал от Бородина ни просьб, ни вопросов о положении на фронте, понял, что личная судьба волнует полковника меньше, чем судьба дела, которое он должен был довести до конца. Семушкин не мог уйти, не приободрив раненого, не сказав ему успокаивающих слов.
Читать дальше