Владимир Шустов - Человек не устает жить

Получасом позже в лагере поднялся переполох: из соседнего барака ночью бежали двенадцать человек. Выбрались они через слуховое окно, выставив раму вместе с решеткой. История с Фесенко была на время забыта. Комендант распорядился погоней и приказал выстроить на плацу всех. И вот хмурое каре — военнопленные. Лицом к лицу с ними — автоматчики. Рогатые каски — на лоб. На груди автоматы стволами влево и на одном уровне. Комендант, разбрызгивая сапогами жидкий снег, метался внутри квадрата и, потрясая над головой скомканной в кулаке рукописной листовкой, оставленной беглецами, выкрикивал, утратив былое хладнокровие:

— Этот листовка есть грандиозный блеф, есть пропаганда! Москва капитулироваль! Наши войска давно есть в Москва!.. Ви меня поняль? Первий слючай я сделаю вас наказать! Второй слючай я сделаю вас расстрелять! Ви думать о побеге? Гут!

Тем временем солдаты вытащили на плац кусок спирали Бруно метров на семь-восемь, растянули его в длину по всем правилам фортификации, закрепили концы штыковыми железными штырями. Комендант измерил шагами протяженность сооружения, попробовал надежность креплений, присев на корточки, заглянул внутрь ржавой, топорщившейся колючками спирали, и на его плоском лице заизвивались в холодной усмешке губы.

— Я буду преподносить вам сюрприз, маленький тренировка. Это и есть тропка на воля, на свобода. Битте.

И тренировка началась. «Битте!» Витки, витки, витки… Как много их на восьми метрах скрученной в пружину проволоки. И колючки!.. Сверху они пластают одежду, полосуют тело, а снизу пропарывают ладони и колени.

Побег изменил к худшему и без того жестокий уклад лагерной жизни. Перед выходом на работу в каменоломни изо дня в день подавалась команда: «По порядку номеров рассчитайсь!» «Первый, второй!..» Комендант подходил к третьему. «Ви думать о побеге? Гут!» Значит, каждый третий. Значит, занимайся арифметикой: делится ли на «три» твой порядковый номер. «Шестьсот сорок пять!» Делится. «Битте!» И беги не мешкай под пинки, хлысты и дубинки охранников, выстроившихся в две шеренги лицом к лицу. В обед — «Первый, второй, третий!..» — комендант приближался к четвертому. «Битте!» Ужин — «Первый, второй, третий, четвертый, пятый!..» Каждый шестой, седьмой, восьмой… «Битте, битте, битте!..» Арифметика, кто же тебя придумал?! Кто?!

…Как-то в поисках упавшего вниз малахая Аркадий забрался под нары и обнаружил хитро замаскированный лаз. Короткая доска стенной обшивки у самого пола едва держалась на гвоздях, вставленных в просторные гнезда. Он осторожно вынул доску и по плечо запустил руку в отверстие. «Как далеко тянется лаз?» Не тревожа понапрасну друзей, он в одиночку за полночь прополз по норе и оказался на грузовом дворе возле кухни. От патрулей площадку хорошо укрывал дровяной склад, от прожектора и наблюдателя с ближайшей вышки — шатровая крыша кухни. Часовые, надзирающие за бараками по ночам, просматривали площадку слева и справа, не пересекая ее. И, конечно, они могли бы заметить малейшее движение у стены, но стояки барачной обшивки служили надежным укрытием. Аркадий прижался к одному из стояков, и веря и не веря своему счастью. Он чувствовал свободу в мокрых звездах весеннего неба над головой, в запашистом влажном ветре с глуховатыми шорохами леса. Прожекторный луч, лизнув гребень крыши, высветил небо. И Аркадий, который уже считал себя почти на воле, подумал о летном поле, о прожекторах на взлетно-посадочной полосе… Возбужденный вернулся он в барак и тотчас же растолкал товарищей. Он не мог говорить: из горла вырывались какие-то бессвязные всхлипы. И руки и тело сотрясались в радостной, неуемной дрожи. Николай пощупал шершавой горячей ладонью холодный лоб командира.

— Болен? — спросил. — Что с тобой, Аркаша?

Рассказу не поверили. Николай, схватив руку командира, подсчитывал пульс.

— Да отстаньте, черти!

И они поняли, что Аркадий не бредит, не шутит. Они заговорили наперебой.

— Чего тогда ждать? — сказал Николай. — Двинулись?

— Эх, пробежимся! Лес близко. Грязь все следы до утра затянет. Айда! — сказал Михаил.

— Чудики. От радости у вас это, что ли? А остальные ребята? А проволочная ограда? А кто замаскирует после ухода подкоп. Нет, поработать нам еще предстоит, потрудиться.

…Горсть земли. Должно быть, еще в устных преданиях древнейших времен стала она символом больших человеческих чувств. Прошли тысячелетия, а символ не померк. Не перечесть былин и сказок, поэм и стихов, посвященных этой святыне. И никто ныне не будет даже сомневаться в том, что взятая с дорогой могилы заветная горсть земли передает любовь и тепло неугасаемого сердца, что взятая на родной улице города или села заветная горсть земли приносит в бою силу.