Алексей Ивакин - Десантура

Ефрейтор Петров встал, кряхтя как древний старик, хватаясь за колени. Накинул тощий вещмешок. Поднял винтовку. Оперся на нее. Постоял. Вдохнул. Выдохнул. И поплелся вслед за Кокориным.

Тот, словно неустанная машина, тяжело шагал впереди, разрыхляя снег. Петров глядел с ненавистью в спину рядового. Он ненавидел сейчас все на свете — немцев, войну, зиму, снег, елки и лично старшину Кокорина. Он устал. Он просто устал жить — стрелять, думать о еде, спать на снегу — вся жизнь его состояла только из этого. Другой жизни у него не было. Он не знал другой жизни.

— Стой! — тихо крикнул вдруг Кокорин и остановился сам. — Слышишь?

Петров ничего не слышал. Кроме шума крови в ушах. Но остановился.

Кокорин показал рукой — «ложись!» Петров послушно лег на ненавистный снег.

Кокорин махнул — «за мной!» Ефрейтор напрягся и пополз за ним, неловко выворачивая ступни в мягких креплениях лыж.

Они подползли к маленькой полянке — истоптанной, как будто по ней стадо мамонтов пробежало. И испачканной кровью…

На поляне лежали тела восьми десантников.

В изорванных, грязных маскхалатах.

Без голов. Все без голов. Головы ребят были развешаны на окружающих полянку деревьях.

Кокорин привстал, пытаясь разглядеть страшный пейзаж. Привстал и неожиданно потерял сознание. Не то от ужаса, не то от истощения.

А ефрейтор Петров сглотнул слюну и пополз — как рак — обратно.

Он полз, стараясь не глядеть перед собой. Не видёть. Не смотреть. Забыть. Он цеплял пальцами, выглядывающими из дырявых рукавиц талый снег и запихивал его в рот, стараясь унять мучительную тошноту в желудке, пытающемся вырваться наружу.

Остановился он только после того, как дуло карабина ткнулось ему в спину.

— Юрген, ещё один! — хрипло засмеялся чужой голос.

Петров ткнулся лицом в снег. И расцарапал свежий волдырь колючим настом. Сильная рука сдернула с ефрейтора подшлемник и схватила его за волосы.

— Ещё одному конец, Дитрих!

Холодная сталь коснулась горла ефрейтора. И, в этот момент, он вдруг яростно закричал, выворачиваясь. Он зубами вцепился, рыча как волк, в руку, держащую кинжал, прокусил ее до крови и с наслаждением почуял теплую, солоноватую кровь…

Немец заорал и ударил его второй рукой по затылку.

А когда ефрейтор обмяк — резанул дрожащей рукой по горлу — раз резанул, второй, третий…

— Юрген, хватит! — смеясь, воскликнул второй эсэсовец.

— Он мне руку прокусил! — прорычал ему в ответ обер-шютце Юрген Грубер. А чуть позже поднял голову ефрейтора Петрова и насадил ее на сучок ближайшей берёзы. — Девять…

— Зато поедешь в отпуск! — ответил ему напарник. — Раненый большевистским зверем…

— Надеюсь, он зубы чистил, — проворчал эсэсовец, зажимая запястье. — Мне ещё заразы не хватало. Дитрих, бинт дашь или нет?

— Держи, — напарник протянул раненому пакет. — Ну если и зараза… руку отнимут и вообще на войну не вернешься. А потом как инвалиду тебе землю тут дадут…

— Не хочу я тут. Одни болота. Помнишь, на Украине какие земли? Вот я там надел возьму после войны. И тебе в аренду сдам. Ты мне поможешь или нет? — рявкнул Юрген на Дитриха.

Когда же повязка была наложена, в кустах — откуда выполз сумасшедший русский — послышался стон.

— Ещё один? — схватился за карабин Дитрих.

— Сейчас посмотрим… — проворчал Клинсманн.

Они подошли к кустарнику.

— Точно… ещё один… Будем резать?

Грубер собрался было достать свой кинжал с выгравированными рунами СС, но тут русский тяжело перевернулся и на ломаном немецком произнес:

— Нет. Не стрелять. Я есть племянник Вячеслав Молотов.

Немцы молча переглянулись. После чего Юрген сунул кинжал в ножны. А через час старшина Василий Кокорин стоял перед каким-то немецким офицером и рассказывал ему, что родная мать Васи Кокорина — Ольга Михайловна Скрябина — родная сестра наркома иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова. А сам Кокорин — не старшина — а порученец командующего фронтом генерал-полковника Курочкина.

А ещё через час офицеры штаба дивизии СС «Мертвая голова» вынесли вердикт, сравнивая физиономию старшины Кокорина с газетной фотографией наркома Молотова — похож.

После чего Василий вдохновенно рассказывал немцам о том, что военная политика Советского Союза заключается в том, чтобы оттеснить Германию к границам сорок первого года, затем заключить мир и лет через десять-пятнадцать напасть на немцев и покончить с ними.

Обер-лейтенант Юрген фон Вальдерзее потом сильно удивлялся протоколу допроса. Но — когда он повторно допрашивал племянника Молотова — пришёл к выводу, что это — возможно! лишь возможно! — старшина Кокорин не врет. Вернее, говорит, что думает. И, что он действительно племянник Молотова. Ведь фотографию сына Молотова — Григория, уже год находившегося в плену — он опознал, как и опознал фотографию Якова Джугашвили…