Алексей Ивакин - Десантура

— Вижу… Вот там и там поставить два пулемёта и под фланкирующий огонь…

— Коля! Ну так же нельзя…

— Подполковник! Тарасов! Зайдите ко мне…

Круглолицый и вечно улыбчивый Ватутин махнул Тарасову рукой, приглашая его обратно в дом.

— Николай Ефимович! — начал начштаба фронта, когда они зашли в маленькую спальню. Видимо здесь, обычно, и квартировал генерал-майор. Над узкой кроватью висела огромная, исчерканная разноцветными карандашами карта. На маленькой тумбочке и на полу валялись книги.

— Итак, Николай Ефимович, чаю?

Тарасов кивнул.

Ватутин приоткрыл дверь и крикнул:

— Два чая мне. С лимоном. И это… Печенья овсяного!

— Николай Ефимович, задача перед вами стоит архисложная. Вы сами это прекрасно понимаете, осторожно начал Ватутин.

— Товарищ генерал-майор, я понимаю, — Тарасов никогда не был деликатным. — Вы что-то хотели от меня?

Ватутин почесал нос:

— Тезка, а давайте без иконопочитания? Вы комбриг, а я начштабфронта. Если бы не известные нам обстоятельства, то мы могли бы поменяться местами. Так?

— Вы про колчаковский фронт? Или про арест? Так я был, между прочим, реабилитирован товарищем Берией и войной! — оскалился Тарасов. Не в его характере было играть в игры… — Если не доверяете мне, тогда меняйте на любого другого, но…

Ватутин зло сплюнул на пол:

— Тьфу! Да я совершенно не об этом хотел поговорить!

— А о чем, Николай Федорович? — Тарасов держался ровно и отстраненно, хотя при его взрывном характере это было неимоверно сложно.

— О бригаде! Спасибо! — Дверь приоткрылась и адъютант, в звании старлея, протянул поднос двумя стаканами чая и двумя блюдцами. На одном желтел посахаренный лимон, на другом лежало овсяное печенье.

Тарасов взял за ручку подстаканника свой чай и осторожно подул на кипяток. Потом взял печеньку с блюдца. Надя такие любила, да…

— Николай Ефимович! — Ватутин бросил дольку лимона в стакан и зазвенел ложкой. — Ваша бригада идёт первой. идёт тихо, осторожно, обеспечивает лагерь в котле у немцев. За вами идёт гринёвская — двести четвертая. Параллельно вторая маневренная под Лычково свою задачу выполняет…

— Я уже знаю, Николай Федорович, — отхлебнул Тарасов чай. Крепкий, кстати. И тоже положил в стакан лимон.

— Я волнуюсь за связь, товарищ подполковник. Не будет связи, не будет операции. Сумеете обеспечить?

— А что мне остается делать, товарищ генерал-майор? Конечно, обеспечу!

Ватутин потер красные глаза:

— Ошибка в одну цифру и продукты с боеприпасами будут сброшены немцам. Понимаете?

— За кого вы меня держите-то? — начал вскипать Тарасов.

— За командира бригады, которая может решить исход всей зимней кампании. А значит всей войны. Это наш первый — слышите? ПЕРВЫЙ! котёл! Пятьдесят тысяч немцев там. Пятьдесят! Строем этих сволочей проведем по Москве. А самое главное — дыра тут будет. Смотри! — Ватутин вскочил и рубанул рукой по карте, отсекая весь левый фланг фрицев. — И из этой дыры мы ударим до Прибалтики. До Балтики! И вся группа армий «Север» в Сибирь поедет! Куда они так стремились! Сссуки! Ленинград освободим!

Глаза Ватутина горели яростным огнём

— Ты, Ефимыч, только своё дело сделай! А мы уж тебя поддержим. Мы сдюжим. А ты сделаешь?

Тарасов дохлебнул чай:

— Сможем, товарищ генерал-майор!

— Коньячку?

— Нет. Спасибо. Я не пью…

— Правильно! Не пей! Связь, главное связь!

Подполковник Тарасов вышёл на крыльцо и снова посмотрел в морозное небо. Звезды, звезды… Кому вы светите сегодня, звезды? Кому на погоны упадете завтра? Кому на могилы?

Тарасов открутил крышку фляги. Понюхал. Поморщился. Хлебнул водки. Опять поморщился.

— В бригаду!

— Есть, товарищ подполковник!

Старший сержант Сенников — комвзвода ездовых — нещадно стегнул лошадку по спине. Лошадка мотнула мохнатой головой и потрюхала санями в расположение первой маневренной воздушно…

Лошадка знала, что ее там покормят…

— Как жрать-то охота… — грустно сказал рядовой Ефимов, безуспешно обыскав в очередной раз свой рюкзак.

— Заткнись, а? — старшина Шамриков плюнул в снег. — Без тебя тошно.

Странно, но вот такое бывает на фронте.

Старшине было сорок два года. На фоне восемнадцатилетних мальчишек он казался стариком. А вот добился же, чтобы его зачислили в десантную бригаду. Он пришёл в Монино, где проходили десантники последние свои обучения, своим ходом, прямо из госпиталя. Наплевав на патрули, на предписание, на все на свете — грея на груди письмо, переданное ему в госпиталь из рук в руки, а потому безцензурное: