Вольфганг Ганс Путлиц - По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата)

Секретная переписка Риббентропа предназначалась, конечно, не для моих глаз. Но в том же полуподвальном этаже, где помещался я, находилась регистратура заведующего канцелярией посольства Ахиллеса. Документы, отправлявшиеся в Берлин, хранились до очередного рейса курьера у него в сейфе. Иногда Ахиллесу было некогда запереть их сразу же после их поступления из бюро Риббентропа. Случалось, что они по получасу открыто лежали у него. [210]

Однажды я таким образом обнаружил занимавшее почти двадцать страниц донесение Попова о посещении им в прошлую субботу замка одного из зятьев г-на Чемберлена в Шотландии. Незадолго до того премьер-министр приезжал туда ловить форель и стерлядь. Вечером, сидя у камина в семейном кругу, он изливал душу, жалуясь на свои заботы. Зять незамедлительно довел эти высказывания до сведения Джорджа Попова.

Насколько это было возможно за то короткое время, которым я располагал, я. почти дословно выучил донесение наизусть. Для меня оно было подлинной находкой.

Господин Чемберлен, говорилось в донесении, опечален и обеспокоен тем, что его усилия с пониманием относиться к пожеланиям Третьей империи столь мало ценятся в Германии. Гитлер, говорил он, никогда не бывает доволен и каждый раз выдвигает новые, все большие требования.. Поэтому становится все труднее оправдывать перед английской общественностью политику умиротворения. Тем не менее он, Чемберлен, будет последовательно придерживаться своей линии, поскольку хочешь не хочешь, а гитлеровская Германия является сильным антибольшевистским бастионом, который безусловно необходим Англии. Однако если германские претензии будут становиться все более безграничными, то и он не сможет гарантировать, что в один прекрасный день дело не дойдет до серьезного конфликта.

Несмотря на кое-какие дипломатические уловки, Риббентроп мог ясно понять, что, пока Чемберлен находится у власти, Гитлеру нечего бояться Англии и он может хоть танцевать на носу у британского льва. Уже велись разговоры о замышляемой аннексии Австрии. По поводу платонических угроз, время от времени раздававшихся в английской печати, можно было не беспокоиться. Они больше никого не могли испугать.

Из донесения Попова было также ясно, в чем заключалась конечная цель политики Чемберлена. Английский премьер-министр заявил буквально следующее: «Для нас, конечно, было бы лучше всего, если бы Гитлер и Сталин сцепились и растерзали друг друга». [211]

В тот же вечер Ванситтарт знал обо всем. В следующие дни я напряженно ожидал, какой эффект даст мой выстрел. Я был убежден, что, располагая столь веским свидетельством против дипломатии г-на Чемберлена, для которой трудно было даже подобрать название, круги, близкие к Черчиллю, уж, конечно, смогут добиться падения этого премьер-министра.

К моему ужасу, произошло противоположное. Чемберлен не пал, Ванситтарт же внезапно лишился своего поста заместителя министра в Форин офисе. Его назначили на должность главного дипломатического советника (Chief Diplomatic Adviser) правительства его величества — должность, не имеющую никакого реального значения и ранее даже не существовавшую. Позднее он удостоился также чести получить титул лорда и стать членом Коронного совета (His Majesty's Privy Council).

Ни тогда, ни впоследствии Ванситтарт так и не захотел рассказать мне, что же произошло за кулисами с моим сообщением относительно излишней откровенности Чемберлена. Практически я добился только того, что Попова лишили вида на жительство в Англии, а Риббентроп потерял лучшего из своих агентов.

Попов отправился в Италию и, как передают, во время второй мировой войны появлялся в римских салонах даже как князь Попов. Его имя попалось мне на глаза почти двадцать лет спустя, в 1954 году. В западноберлинской газете «Тагесшпигель», финансировавшейся американскими оккупационными властями, я прочел корреспонденцию из Рима о нашумевшем в то время скандале по поводу убийства Вильмы Монтези, разыгравшемся в высшем обществе Рима. Под корреспонденцией стояла подпись Попова.

Захватив в 1933 году власть, Гитлер заявил своим приверженцам: «Дайте мне четыре года!». Этот срок истек.

Третья империя располагала теперь боеспособной армией, оснащенной по последнему слову военной техники, и значительными военно-воздушными силами. Налицо был унифицированный до последнего колесика механизм управления, который в любой момент можно было привести в движение по мановению руки. [212]