После ужина на позиции царила относительная тишина: где-то рядом раздавались шаги, порой слышались треск валежника да приглушенные голоса людей, тихое покашливание. Но и эти звуки заглушались шумом соснового бора.
Однако Грасе не доверял тишине, считая ее подозрительной. Унтер-вахмистр не верил, что командир полка оставил их батарею в покое.
Грасе повернулся к Цедлеру, который сидел, прислонившись к дереву, и сосал свою незажженную трубку.
Ефрейтор вспомнил, как он провожал Карин, как подарил ей на вокзале фигурку, которую сам вырезал из замысловатого корневища.
— Смотри-ка, такой же худой и длинный человечек, как ты сам! — воскликнула Карин. — Я назову его Верзилой! Это будешь ты!
Он засмеялся и, подав Карин другую фигурку, сказал:
— А ее зовут Карин.
— Неужели я такая толстая?
Сейчас Цедлер тоже что-то вырезал ножиком из куска дерева.
Остальные пять номеров расчета после ужина растянулись в кустах и мгновенно уснули. Для солдата, как известно, каждая минута сна очень дорога: кто знает, что ждет его этой ночью?
Грасе никак не мог заснуть, ему сначала хотелось выяснить обстановку.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Цедлера. — Сегодня пришлось потрудиться.
— Да. Такое состояние у меня бывало после восьмичасовой смены на стройке.
— На стройке?
— Карин только успевала подавать на своем кране детали.
— Ты с ней там и познакомился?
— Там, только несколько позднее, когда я уже был слесарем.
— Скажи, а что она тебе сказала относительно того, что ты остался в армии еще на год?
— Сказала: «Раз ты решил остаться в этом Еснаке, то оставайся, но уже на должности моего мужа». Сегодня я получил от нее письмо, где она пишет, что скоро снова наведается ко мне.
Грасе невольно вспомнил свою старшую сестру и ее подружку по школе. Вернее, он вспоминал не столько сестру, сколько ее подружку.
Эту девушку Грасе знал уже три года. Звали ее Петра. У нее было овальное лицо, белая кожа. Когда девушка делала себе модную высокую прическу, то даже казалась выше его самого. В отпуске Грасе каждый день встречался с ней. Ему хотелось во всем помогать девушке, хотелось пройтись рядом с ней, взять у нее из рук портфель и нести его, но Грасе только мечтал об этом, сделать же ничего этого он не решался, так как стеснялся своего грубого, как ему казалось, скуластого лица, своих больших, широких рук, которые рядом с маленькими руками девушки выглядели огромными и неуклюжими. Внешне они так резко отличались друг от друга, что Грасе так и не отважился даже предложить ей пройтись вместе, хотя не думать о Петре он не мог.
Цедлер сложил свой перочинный ножик, убрал его в карман.
— Если бы я знал, что нас вот-вот не поднимут, лег бы сейчас и уснул, — сказал он.
— Я тоже, — согласился с ним Грасе. — Подозрительна мне что-то эта тишина.
Так они и сидели рядышком, делясь впечатлениями о прошедшем дне, думали о будущем, вспоминали своих родных, близких.
Неожиданно у них за спиной послышался шум мотора.
— Легковушка, — вымолвил Грасе.
Машина остановилась метрах в двадцати пяти от них, возле КП командира батареи. Хлопнула дверца. Мотор машины, поработав немного вхолостую, скоро затих. Послышались голоса.
Грасе обернулся и увидел, что над картой, расстеленной на радиаторе, склонились несколько офицеров. Кто-то из них осветил карту карманным фонариком.
Унтер-вахмистр надел на голову каску, поправил кобуру и сумку с противогазом.
Ждать долго не пришлось — через несколько секунд раздался громкий голос командира:
— Командиры взводов и орудий, к командиру батареи!
— Ну, что я тебе говорил?! — уже на ходу бросил Грасе Цедлеру.
— Будить расчет?
— Подожди пока.
Цедлер выбил трубку о каблук сапога и сунул ее в карман.
Грасе тем временем уже скрылся за деревьями. Повсюду слышались приглушенные голоса и какие-то шорохи.
Спустя минуту громкий голос крикнул:
— Унтер-офицер Моравус! К командиру батареи! Быстро!
Цедлер вскочил и побежал к четвертому орудию, но уже на полпути встретил унтер-офицера Моравуса, который тихо ворчал:
— Ерунда какая.
Услышав свое имя в третий раз, Моравус громким голосом ответил:
— Иду!
Цедлер вернулся на свое место и сел.
Ему захотелось еще раз прочесть письмо Карин, но в темноте он не мог разглядеть букв, а зажигать фонарик было строго запрещено. Тогда Цедлер попытался восстановить содержание письма по памяти. Перед глазами возникла незатейливая вязь ровненьких букв Карин, на ум пришли слова: «…Когда я сегодня утром влезла в кабину своего крана, то нашла на сиденье большой букет роз и сверток с комплектом постельного белья. Это был подарок от моей бригады». Относительно деревянной фигурки, которую он ей подарил, Карин писала: «Все находят, что этот деревянный человечек очень похож на тебя. Я всегда беру его с собой в кабину крана. Он стоит на окне и напоминает мне о тебе и о нашей встрече».
Читать дальше