Вальтер Флегель - Командир полка

На этом под громкие аплодисменты и хохот солдат Рингель закончил свой доклад о пользе совместной ручной чистки картофеля.

Цедлер набил свою трубку. Сегодня он был несколько не в духе, и все из-за того, что не получил письма от Карин. Рядом с ним на пустом ящике сидел Герольд Шварц, а напротив, на куче пустых мешков, важно восседал Грасе. Сегодня на чистку картофеля вместо солдат первой батареи в наряд по кухне послали солдат четвертой батареи.

— Не повезло первой батарее: стреляли на «отлично», а по химподготовке «неуд» схлопотали, — сказал кто-то.

— Зато нам здорово повезло, — ехидно заметил унтер-офицер Маркварт.

— Почему?

— Ты что, думаешь, мы лучше выглядим? — ответил вопросом унтер-офицер, но, заметив, что все замолчали, ожидая, что же он скажет, продолжал:

— Я имею в виду вчерашнее утро, Моравуса. Его солдаты после первого круга вымотались полностью.

— Ты думаешь, другим было легче?

— Нет, конечно! — воскликнул Грасе.

— Кто знает, — заговорил Кат, — может, все эти перемены и к лучшему. Во всяком случае, новый полковой всех взбудоражил. Собственно, ему мы и обязаны тем, что сидим вот сейчас за чисткой картофеля и коллективно, так сказать, сплачиваемся. Могу сказать только одно: наш новый комполка — человек волевой и хорошо знает, чего хочет…

— Как мне кажется, — перебил Рингель, — он должен делать то, чего нельзя не делать. Это звучит несколько высокопарно, но…

— До конца учебного года осталось всего-навсего две недели, — заметил кто-то из солдат.

За этим разговором молча и внимательно следил Герольд Шварц. Он не так легко возбуждался, как другие, особенно, если говорили о том, в чем он плохо разбирается. Он считал, что от всей этой болтовни никакого толку не будет, хотя в конце концов всегда поступал так, как поступают другие. В задумчивости Шварц снял очки и протер их, так как стекла запотели и вместо друзей он видел лишь какие-то расплывчатые тени. До сих пор у Шварца была одна-единственная страсть, которая не давала ему покоя с раннего детства, — это математика с ее цифрами и формулами, в которых он неплохо разбирался, хотя особой пользы из этого так и не извлек. Люди, их поступки и мотивы их действий были ему, как правило, более непонятны, чем цифры. Оказавшись в армии, он добросовестно выполнял все свои обязанности и по праву считался лучшим вычислителем полка.

— Что Герольд, тебе опять что-нибудь попало в глаз? — спросил его Цедлер, выколачивая свою трубку о край ящика.

Шварц молча надел очки, и все вокруг сразу же приобрело ясные очертания.

Ефрейтор не стал больше приставать к нему, потому что опущенные уголки губ вычислителя свидетельствовали о том, что он ни с кем разговаривать не намерен.

— Ах, Герольд, Герольд! — только и произнес Цедлер, сокрушенно покачав головой.

В душе Шварц понимал, что с Цедлером, а также с Грасе или Каргером он может разговаривать смело, все они смотрели на него как на равного себе и считали его серьезным, порядочным парнем, а вот остальные солдаты и даже некоторые унтер-офицеры неизвестно почему не принимали его всерьез и по случаю и без оного обзывали его Профессором, Эйнштейном, а то просто Дифференцем. Причем произносили они эти прозвища так, как в детстве соседские ребятишки дразнили его Очкариком. К числу таких людей относился и Рингель, который часто занимался тем, что считал дни, оставшиеся до демобилизации, причем делал он это нисколько не стесняясь товарищей, и тут же грозил Шварцу:

— Буду увольняться, так я тебе покажу…

Но Шварца нисколько не интересовало намерение Рингеля.

К числу тех, кто обзывал Шварца Профессором, относился и Моравус, который всегда и из всего умел извлечь для себя выгоду. Собственно говоря, из-за Моравуса Каргер получил выговор.

В такой обстановке, которая была ему чужда и непонятна, Шварц провел полгода: оставалось прожить, и прожить, как ему казалось, без всякой пользы, еще год. И это в такое время, когда коллеги по институту, где он работал до призыва, продолжают работать над последней моделью компьютера, а быть может, уже успешно справились с заданием и приступили к новому, более важному. Правда, чтобы не растравлять себя, Шварц старался не думать об этом, придерживаясь пословицы: «С глаз долой — из сердца вон».

В сердцах он с размаху бросил очищенную картофелину в ведро с водой.

— Потише на поворотах, — недовольно пробурчал Грасе, вытирая рукавом кителя брызги с лица.

— Прошу прощения, — извинился Шварц и принялся за следующую картофелину.