Вальтер Флегель - Командир полка

— Нет ничего лучше крепкого кофе, — сказал он, отпив несколько глотков, и протянул свою жестянку Харкусу.

Солнце уже стояло высоко над лесом. Было тепло, надоедливо гудели комары, да шелестел высохший вереск. Эта часть полигона выглядела пустынно. Харкус заметил следы ожогов на земле, обезображенные огнем и осколками стволы деревьев и многочисленные воронки от разрывов снарядов. В воздухе пахло порохом и дымом.

— У полигона, — задумчиво произнес он, — есть что-то общее с полем боя.

— Что-то общее? — удивился Вебер. — По сравнению с полем боя полигон — это участок нетронутой природы. — Он навинтил колпачок на термос и сунул его в портфель.

Вебер взглянул на капитана Келлера и спросил:

— Чего ты сияешь, как медаль?

— Спорю на что угодно, — ответил Келлер, — что и другие батареи отстреляются на «отлично».

— На бутылку водки, — согласился Герхард. — После нее три дня во рту черт знает что творится.

— Думаю, что ты просто не привык к хорошей водке, товарищ начальник штаба, — заметил Вебер.

Герхард засмеялся. Толстые губы его задрожали, а веснушчатое лицо покраснело. Вот таким и увидел его Харкус впервые одиннадцать лет назад на Тарне. Разведдозор батареи, которой тогда командовал Харкус, вел разведку противоположного берега реки. Старший дозора начал разведку с брода. В этот момент на батарею с двух сторон обрушились танки «противника». Два танка Герхарда, форсировав реку в другом месте, поджидали батарею. Харкус увидел смеющееся веснушчатое лицо Герхарда, высунувшегося из люка танка. Но еще больше Харкус разозлился тогда на своих разведчиков, чье легкомыслие чуть не подвело батарею под удар.

С майором Герхардом Харкус еще не беседовал, но он надеялся, что у него на НП, расположенном на холме, полный порядок.

Пока что все данные передавались на огневые позиции безошибочно и быстро, все офицеры успешно справлялись со своими задачами. Поэтому у Харкуса не было желания еще раз подчеркнуть слово «непорядки».

От опушки леса отъехала машина, позади ее взвилась густая пыль. Она долго висела над дорогой, закрывая солнце. Впечатление было такое, будто залп был произведен целой батареей. Движущуюся машину все офицеры заметили.

— Следующий, пожалуйста, — сказал Герхард и встал первым.

Вебер не спеша свернул свою «скатерть-самобранку».

Оба офицера отстрелялись тоже на «отлично». Получалось, что весь дивизион выполнил задачи с оценкой «пять». Какой успех! Такого не было даже у Харкуса, когда он командовал дивизионом. Но ни этот успех, ни радость офицеров не сгладили первого впечатления, которое у него возникло после того, как он увидел беспорядок на огневых позициях.

— Ну, так когда ты нам поставишь бутылку? — спросил Вебер.

Келлер засмеялся, вытаскивая из портсигара, который ему протянул Вебер, сигару.

— Эти я курю с удовольствием, — сказал он и, откусив кончик сигары, выплюнул его на землю.

— Не уклоняйся от ответа. Так когда?

— По мне хоть сегодня вечером.

— Договорились! — Вебер сделал несколько глубоких затяжек.

— Не спешите, — заметил Харкус, — мы еще не дома.

Смутившись, Келлер бросил взгляд на Харкуса, на лице которого он не заметил ни малейших следов радости. Скорее можно было заметить настороженность, чем радость. Однако в те немногие секунды, пока Келлер на него смотрел, Харкус не заметил этого, тем более что Келлер молчал. Через минуту настороженность исчезла, уступив место решительности.

Харкус приказал доложить ему о наличии боеприпасов и сообщить фамилии офицеров, которые сегодня не стреляли. Немного подумав, он приказал:

— Унтер-лейтенант Штельтер израсходует оставшиеся боеприпасы.

Такое распоряжение удивило офицеров, а некоторым просто не понравилось. Даже Вебер покачал головой, но не сказал ни слова.

И хотя в приказе Харкуса не было ничего необычного, Келлер все же переспросил:

— Штельтер, товарищ майор? Почему он? И какую задачу он будет выполнять?

— Это я объясню ему лично! — И Харкус подошел к стереотрубе.

Келлер кивнул и отошел в сторону. Он очень внимательно прислушивался к каждому слову Харкуса, но считал, однако, что этой дополнительной стрельбы могло и не быть.

Радист вместо приказа о смене огневых позиций и о построении дивизиона на опушке леса передал:

— «Кирпич», я — «Кельма»! Унтер-лейтенанта Штельтера срочно к пятому. «Кирпич», я — «Кельма»! Как меня поняли? Прием.

Штельтера от волнения даже пот прошиб. Он стоял между майором Харкусом, которого вовсе не знал, и капитаном Келлером, который ободряюще кивал ему головой. После последней стрельбы, а было это в училище на экзаменах, прошел год, и в течение этого времени ему стрелять больше не приходилось, не считая тренировок на миниатюр-полигоне. В последний месяц он три недели пролежал в санчасти с гриппом.