Юрий Гончаров - У черты

– Что ж ты ему не нальешь, пропадает ведь кулеш, налей. Видишь, как он смотрит, наверняка неделю не евши, не пивши…

– Я его подзывал. Боится. Думает – схвачу и в котел, на мясо. Как им тут про нас в уши жужжали… Я детям всем наливаю. Только что две девчонки прибегали, я им и кулеша дал, и хлеба по большому куску. Тоже трусили, но подошли. Правда, постарше, разума у них больше. Приказа нет, а я все равно кормлю. Как не дать – дети!

Барнаульский повар произнес «дети» так, как будто это слово содержало в себе полное оправдание его самовольной доброты.

– А как ты его подзывал, по-русски? – спросил Ферапонт Ильич.

– А как же еще, я ж по-ихнему не понимаю.

– И он тебя, значит, не понял.

– Так я ж не только словами, я ему и рукой показывал, иди, иди сюда, не бойся, давай посудку свою… Русского кулеша, говорю, ты, небось, еще не едал, попробуй, это не то что ваши габер-супы немецкие, тарелка воды и две крупинки…

Ферапонт Ильич, не вставая с камушка, на котором он сидел, разговаривая с поваром, что-то крикнул мальчику по-немецки. Потом встал, пошел к нему, протягивая руку к бидончику. Антон ждал, что мальчик убежит. Но немецкие слова Ферапонта Ильича сделали какое-то благое дело. К тому же Ферапонт Ильич был педагогом, а в каждом педагоге, если он стал им по призванию, есть что-то, располагающее к нему детей. Рождающее доверие. Дети не воспринимают взрослых разумом, это начинается потом, с годами, а сначала, на первых порах своего существования, одними лишь чувствами, инстинктом. Как собаки одним инстинктом при первой же встрече с человеком, даже на расстоянии, чувствуют, какой он – злой или добрый. Ударит или погладит по голове.

Вот так и немецкому мальчику его чувства, инстинкт сказали, что приближающийся к нему русский пожилой офицер в незнакомой форме, с незнакомыми погонами на плечах хочет ему добра, а не зла, и не надо его бояться, от него убегать.

Насколько знал Ферапонт Ильич немецкий язык и что он на нем говорил мальчику, этого Антон не понимал, но он видел, что Ферапонт Ильич действует совершенно правильно; мальчику, чтобы преодолеть свой страх, нужны были хоть какие-то слова на его родном языке. Ферапонт Ильич не взял мальчика за руку и не повел его к повару и кухне на колесах, это тоже он сделал правильно, он лишь взял из его рук бидончик и пошел к кухне один. И только сделав несколько шагов – как бы спохватился: а что ж он забыл про мальчика, оставил его одиноко стоять! Вернувшись, он протянул мальчику свою руку, и тот, если еще и боясь, то уже не так, как только что, вложил свою ручонку в шершавую ладонь Ферапонта Ильича и вместе с ним подошел к повару.

Повар умело, не пролив ни капли, наполнил из своего ковша на длинной ручке бидончик горячим кулешом, выбрал из корзинки с нарезанным хлебом два самых больших ломтя. Ферапонт Ильич передал все это мальчику, поправив его ручонку так, чтобы она крепко держала хлеб.

– Приходи еще, – сказал повар. – Как есть захочешь – приходи. Не бойся. Мы детей не обижаем.

Ферапонт Ильич произнес несколько немецких слов – перевел мальчику речь повара. Что-то спросил. Мальчик едва слышно ответил. Он понимал, что говорит Ферапонт Ильич. Тот спросил что-то еще. Мальчик ответил и на этот вопрос.

Антон слушал удивленно. Костромской учитель, из деревни, которой даже на самой подробной карте нет, а вот же, в Берлине разговаривает с берлинским ребенком – и оба друг друга понимают…

– У него бабушка и сестренка, – сообщил Ферапонт Ильич результаты своей беседы с маленьким немцем. – Сестренка младше, пять лет. В убежище давно, еда кончилась. А что с их мамой и домом – не знает. Дом далеко. Мама пошла за одеялами, потому что в убежище было холодно, и не вернулась. Это было еще неделю назад.

– А как его зовут? – спросил повар.

Ферапонт Ильич опять поговорил с маленьким принцем.

– Теодор.

– Это как же, если по-русски?

– Федор.

– Федя, значит! – разулыбался повар. – А я дядя Петя. Ну, будем знакомы, Федя!

Мальчик поднял глаза и впервые без боязни посмотрел на грузного повара.

– Ну вот, теперь вы друзья, – сказал Ферапонт Ильич. – Теперь ты для него совсем другой человек, дядя Петя. Вырастет – и всегда будет помнить, как ты его кулешом накормил… Первая встреча с русским солдатом.

Мальчик повернулся, пошел, но вспомнил, что не сделал того, что полагается. Поклонился повару, Ферапонту Ильичу, сидевшим возле него солдатам со своими котелками, сказал: «Данке!» – и после этого побежал во всю прыть, бережно неся тяжелый для него бидончик с кулешом и прижимая другой рукой к себе хлеб.