Николай Черкашин: Знак Вишну

Сейф был уже вскрыт, видимо, на месте. Сулай на такие дела мастак.

Еремеев бегло перелистал папки с аккуратно подшитыми листками. Это был архив немецкой военно-строительной части за 1941–1942 годы. Того, что лейтенант надеялся здесь найти — схемы подземных коммуникаций Альтхафена, — в папках не оказалось, и Орест разочарованно запихивал документы в тесное нутро сейфа. Отчеты, сводки, планы, сметные ведомости… Вдруг в чужом иноязычном тексте промелькнули родные до боли названия: Видомль, Гершоны, Жабинка… Еремеев открыл титульный лист, перевел длинное название: «Отчеты о деятельности саперно-штурмовой группы «Бранденбург» при прорыве брестского укрепленного района».

Отец!

Летом 1940 года семья командира пулеметно-артиллерийского батальона майора Еремеева перебралась из Забайкалья в Западную Белоруссию и поселилась в пригородной брестской деревушке Гершоны. Отцовский батальон вместе с инженерными войсками округа рыл котлованы и бетонировал стены дотов БУРа — брестского укрепрайона. К весне сорок первого года некоторые из них, но далеко не все, были построены, вооружены и заселены гарнизонами.

О, как свысока смотрел Орест на одноклассников! Еще бы — все они только играли в войну, а он знал самую настоящую военную тайну.

Отец почти перестал бывать дома. На первомайские праздники он накоротко заскочил в Гершоны, а потом захватил с собой сына.

Командирский дот «Истра» находился в трех километрах от деревни, почти у самой границы. Десятигранная железобетонная коробка по самые амбразуры уходила в землю.

Отец провел его сразу в капониры и показал то, что Орест больше всего хотел увидеть: пушки. Два 76-миллиметровых казематных орудия с укороченными стволами выводились наружу вместе со спаренными пулеметами через массивные стальные шары.

Потом они сидели в командирской рубке, где поблескивали окуляры перископа. Отец позвонил вниз и распорядился принести чай, Орест не отрывался от резиновых наглазников. В зеленоватых линзах плыл чужой берег Буга, густо поросший ивняком, ольхой и орешником. Между кустами промелькнули две фигуры в плащах и крутоверхих фуражках. Немцы! Офицеры в открытую держали планшеты и показывали руками на нашу советскую сторону.

— Пап, немцы! — оторвался Орест от перископа.

— Да я на них каждый день любуюсь… Садись, чай остынет!

То была последняя их встреча. Теперь, спустя пять лет, Еремееву казалось, что отец привез его в дот, словно предчувствуя гибель, словно хотел показать сыну место, которое станет его могилой… Крепко обнял, сказал на прощанье какие-то простые будничные слова:

— Дуй домой… Маме помогай. И на немецкий за лето нажми. Похоже, что скоро понадобится.

Еремееву казалось, что он слышит бесстрастный голос человека, составляющего отчет: «150-килограммовый заряд, опущенный через перископное отверстие, разворачивал стены сооружения в стороны. В одном месте бетонная крыша была отброшена от дота и перевернута».

Орест сглотнул комок, подступивший к горлу, и взял новую страницу. Металлический голос деловито продолжал: «Защитная труба перископа имеет на верхнем конце запорную крышку, которая закрывается при помощи вспомогательной штанги изнутри сооружения. Разбиваемые одиночной гранатой, а то и просто ударом приклада, они оставляли трубу незащищенной. Через трубу внутрь сооружения вливался бензин, уничтожавший гарнизон во всех случаях». Отчет подписал некто Ульрих Цафф, как надо было теперь понимать, — один из тех, кто сжег отца в доте «Истра».

Метка! На наволочке было вышито U и Z. Он спит на подушках убийцы своего отца! Мысль эта сразу же показалась Оресту невероятной. Чепуха! Мало ли немецких имен и фамилий можно придумать на U и Z?! Но ведь это и не инициалы фрау Ройфель. Белье чужое. Надо бы поинтересоваться — откуда оно?

Капитан Сулай невзлюбил нового стажера с первого взгляда. Так его раздражал рост новичка — Сулай сызмальства недолюбливал верзил; раздражала его и авиационная форма Еремеева, которую лейтенант не пожелал сменить на общевойсковую. С летчиками у Сулая вообще были сложные отношения. Перед войной у старшины погранзаставы Сулая курсант-авиатор отбил девушку, на которой Павел собирался жениться. И еще Сулай не мог им простить беззвездного неба сорок первого.

У этого летуна на лице за версту видно: «Я — контрразведчик!» Не ходит, а вышагивает, и «смершевское» удостоверение в кармане так и шевелится. Такого зубра упустил! Пианист!