Когда треснуло и переломилось дышло и Степан Егорыч увидел аварию, в памяти его всплыло, что́ за лог преодолевают они санным обозом. Смешливая мысль даже как-то скрасила его досаду: именно в этом логу застрял на своем автомобиле Чапаев, и ему тут вот тоже происшествие – роковое место!
Он закричал Шуре Протасовой и Машке Струковой, что были с подымающимися из лога санями, чтоб остановились, не ехали дальше.
Шура и Машка уже и сами увидели, что нужна помощь, застопорили волов и, осклизаясь в углаженных широкими полозьями колеях, сбежали к Степану Егорычу.
Дышло переломилось на том конце, где оно крепилось к саням, и сквозь железную оковку деревянную жердь пронизывали два железных болта. Дерево подгнило в дырах и не выдержало.
– Да-а… – протянул Степан Егорыч озадаченно. Без никакого инструмента не скрепить. Можно, конечно, связать налыгой. Веревка толста, прочна. Но такая скрепа удержит только на ровном месте и пустые сани, а при грузе в двенадцать почти центнеровых мешков – лопнет сразу, как гнилая нитка, при первом же натяге.
– Что ж тут думать, только перегружать, – сказала Василиса, тоже понявшая, что дышла не починить.
Степан Егорыч даже треушку назад сдвинул – так вроде бы способней, просторней было торопливому бегу его изобретательских мыслей. Ничего, однако, не придумывалось лучше того, что подсказала Василиса, и Степан Егорыч открыл уже рот – сказать Шуре и Машке, чтобы ехали дальше, скидывали наверху мешки и возвращались к нему порожнем, но тут шморгающая носом Катя тоненько и не очень уверенно сказала:
– А вы дышла поменяйте.
Степан Егорыч ахнул: девчонка, соплюшка, а сообразила ловчей взрослых!
Он поглядел, как крепится дышло к саням. Сбегал на горку, поглядел, как на тех санях. Крепежные болты распускались без особых усилий там и там. Степан Егорыч мигом отсоединил дышло на Машкиных санях и согнал вниз волов.
Пара была молодая, еще не такая сильная, как те, что были в запряжке у Степана Егорыча, и в гору они не взяли, как ни кричали на них во все голоса, как ни подпихивали сани собственной силой. Да и сани эти были самые большие и тяжелые, и лежало в них мешка на три, на четыре больше, чем клали на все другие.
Молодых волов выпрягли, на их место впрягли старых.
Но и эти через два десятка шагов забастовали, остановились бессильно, – в такую гору и им было тяжело.
Мысленно, про себя, Степан Егорыч уже не один раз помянул особыми словами Ерофеича: взбаламутил, старый черт, завлек в этот овраг, на такую-то вот мороку! Помянув Ерофеича еще раз, уже вслух, Степан Егорыч сбросил на снег три мешка, попятил волов, чтоб им был разгон.
Сразу же, с места, их шибко, сообща погнали, размахивая руками, подхлестывая криками. Волы, умная скотина, точно понимая, что если они станут, то сами себе утруднят работу, которую все равно придется сделать, – дружно, напористо влегая в ярмо, ходко одолели крутизну овражного склона и только на самом верху, на ровном уже месте, у них кончились силы и они стали, запаленно дыша, вывалив розовые языки и вращая черными каштанами глаз с кроваво-красными белками.
Хлопотни, перепряжек и перегрузок понадобилось еще много и всех вогнали они в пот, пока наконец сделали все, что надо: подняли из лога вторые сани, особым рейсом – сброшенное зерно, пока разместили по всему обозу мешки, а пустые сани без дышла привязали веревкой на прицеп.
Женщины, оберегая Степана Егорыча, не хотели, чтоб он таскал зерно, хотели справиться с этим сами, а ему было неловко, что бабы берут на себя его законную мужицкую работу, и он все равно таскал, взваливал мешки на спину, стараясь только побольше упираться здоровой ногой и не налегать особенно на раненую…
Утреннее небо, дымчато-золотистое, сквозило голубыми проталинами. Длинная синяя тень лежала на снегу возле мельничного сарая.
Внутри звучали голоса. Опередил Ерофеич! Не раз дивился Степан Егорыч неуемности его энергии в такие-то лета и подивился еще раз. Ну, старик! Отсторожив ночь, должно быть, даже не поев толком, он уже тут, как условились накануне…
С Ерофеичем был Мишка – в козьем малахае по самые глаза, в ватнике, хватавшем ему до колен.
Чтоб мельница не стояла, а молола при надобности, когда Степан Егорыч уедет, он загодя стал приучать Ерофеича к двигателю и механизмам, а ему в помощники – Мишку.
В основном на мельнице все ладилось, механизмы недавно Степан Егорыч сам почистил от пыли и сора, напитал смазкой, но не хотелось уезжать, не убедившись до конца, что мельница в полном порядке, а его ученики усвоили науку крепко, не напутают, не покалечат движок.
Читать дальше