Илья Веселов - Три года в тылу врага

Пришла зима. Она наступила неожиданно рано. Сначала шли дожди, их сменил снег, потом опять хлынули потоки воды, затем снова повалил снег на мокрую землю.

А морозов не было. Болота, ручьи и реки не замерзали. Сделанные наспех шалаши не спасали партизан от непогоды. Землянки устраивать мы не собирались. Да и не к чему — их все равно бы залило водой. Хуже было другое — большинство партизан все еще ходили в летней одежде, за исключением некоторых, кому удалось достать трофейные шинели или раздобыть по знакомству пиджаки у колхозников.

Но духом никто не падал. И самое удивительное — никто не болел, хотя многие с заданий возвращались в мокрой, растрепанной, обледеневшей одежде. В этой кипучей боевой жизни болезни миновали партизан.

Бригада росла. Не было дня, чтобы кто-нибудь не явился к нам. Шли старые и молодые. И особенно мальчишки. Шли целыми деревнями. Приходили жители городов, железнодорожных станций, бежавшие из плена, из концентрационных лагерей. Приходили и те, кто в трудные дни струсил и пошел служить оккупантам.

В те дни группа Ушацкого была усилена. В нее включили более тридцати бывалых партизан. И ранним декабрьским утром Ушацкий увел ее в район Любани и Тосно, где проходил передний край и находились резервы немцев. Населения там почти не было, и это особенно осложняло дела разведчиков.

Почти две недели от Ушацкого не поступало известий, хотя он должен был послать связных. Мы строили разные догадки, высылали в условленное место людей и уже почти потеряли надежду получить от разведки сведения об этом районе, которых настойчиво требовали с Большой земли.

На исходе второй недели от Ушацкого пришли Володя Швец и Аркадий Воробьев. В штабной шалаш они ввели человека в трофейной плащ-накидке.

— Вот «язык», — доложил Воробьев и снял с приведенного плащ-накидку.

Перед нами стоял немецкий обер-лейтенант. Он дико смотрел по сторонам, бормотал что-то невнятное и не отвечал на наши вопросы.

— Вы что, ненормального привели? — рассердился Шелякин.

— Нет, нормальный. Только приболел, наверное, простыл немного. Путь-то не близкий, да и погода для фрицев болезненная, — равнодушно ответил Швец.

Я пощупал лоб офицера. Он был горячим.

— Отправить его к Гусевой, пусть лечит.

— Где Мека? — спросил Шелякин, когда увидел офицера.

— Ушел к деревням Неникюль и Усадище, — ответил Воробьев и подал командиру несколько листов бумаги. — Здесь все сказано.

Шелякин бегло прочитал донесение.

— Хорошо. Очень даже хорошо, — сказал он и тут же приказал радисту передать донесение в штаб фронта.

— Теперь вам другой вопрос: чем вы питались? Продукты в группе должны кончиться давным-давно. Вы что там, воздухом питались?

— Едим как всегда. По утрам и вечерам даже кофе пили.

— Откуда оно у вас?

— Мека доставал.

— Где?

— Перехватили немецкого солдата с двумя термосами и приспособились ходить с ними к немецким кухням.

— Кто ходил?

— Кто? Известно, сам Мека. Наденет немецкую форму и шпарит к кухне с термосами. Приносит полные. Даже сигареты доставал. Так что голодом не сидели. — С этими словами Воробьев полез в карманы и вытащил пачку немецких сигарет. — Вот видите. — Он снова засунул в карман руку, извлек из него сверток бумаг и молча положил на стол.

— Что это?

— Из Вырицы на Тосно шли шесть грузовиков и две легковушки. Ну мы их того. Они и загорелись. В легковых машинах оказались бумаги. Эти успели вытащить. Может, что-нибудь в этих бумагах есть интересное. Мека не стал подробно разбирать.

— Об этом Ушацкий ничего не пишет.

— Разве? А насчет склада с горючим? — недоумевающее спросил Швец.

— Какого склада?

— По пути попался склад с горючим для танков. Так мы его сожгли вместе с ремонтной мастерской, а потом к ним добавили зенитную батарею, — чистосердечно отвечал Володя Швец.

Ушацкий со своими людьми действовал быстро, а главное — смело. Уже возвращаясь с задания из-под Любани и Тосно, он попутно «забрел» на станцию Дубовик, где стояли составы с воинскими грузами и солдатами. Одетый в форму немецкого офицера, Мека спокойно обошел все железнодорожные пути.

Его внимание привлекли три вагона, одиноко стоящие в тупике. Оттуда доносилась русская песня «Катюша».

Ушацкий подошел к вагонам. При виде немецкого офицера их обитатели повскакали с мест и вытянулись в струнку.

— Где ваш командир? — спросил он по-немецки.

Никто не ответил.

Ушацкий повторил вопрос.