Герберт Крафт - Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Однажды утром один из наших взводов на просеке застал врасплох отдыхающую роту противника. Вместо того чтобы использовать преимущество и с ходу атаковать роту, командир взвода решил предложить русским сдаться, чтобы избежать кровопролития. Это требование, переданное через нашего переводчика-фолькс-дойче, было принято, и нам ответили, что всем уже надоела эта проклятая война. Красноармейцы сложили оружие. Когда наш взвод вышел из леса и начал приближаться к численно превосходящему противнику, они по команде снова схватились за оружие. Но едва они смогли его применить, как по стоящему плотным строем подразделению с руки ударил наш пулемет. Русские снова побросали оружие, и огонь был сразу прекращен. Один из советских солдат на отличном немецком закричал:

— Больше не стреляйте! Не стреляйте!

Это был чистокровный немец из Сибири, он назвался Йозефом Ваалем. Такой же молодой, как и мы, он был призван в армию и отправлен на этот участок фронта. Перед тем как мы его взяли с собой, он обратился к своим прежним товарищам, чтобы те позаботились о раненых. На носилках, которые они быстро смастерили из веток, раненых, после оказания им первой помощи, отнесли клееной дороге, чтобы потом отправить в лазарет для военнопленных. Вааля отправили в штаб дивизии. Потом с его согласия он был переодет в немецкую форму и прикомандирован к нашей части. Знания иностранного языка сделали его чрезвычайно ценным.

Позднее болотистый лес остался позади. Покрытие дороги стало твердым и она (о, чудо!) перешла в широкое шоссе с асфальтированным покрытием. По нему мы смогли действительно ехать, а не тащиться. Дивизия помчалась с ветерком! Слева рассеялся туман и открылся вид на город, а за ним чудесно сверкало синевой под синим небом море. До самого горизонта никакой земли — только чудесное синее море!

Если бы мы могли остаться здесь! Хотя бы на пару дней или хотя бы на пару часов. Но колонна нашей дивизии мчалась дальше, не останавливаясь и не глядя на красоты природы. Впервые никакого болота и непроходимого леса, никаких комаров на этом высоком открытом пространстве, засеянном пшеницей и льном.

Шоссе кончилось. Опять пошла проселочная дорога с болотом, лесом и комарами, мечта кончилась, и война снова приняла нас в свои объятия.

14 июля мы доехали до Порхова. Кажется, противник отступил. В то время боев не было.

На открытом поле погиб наш славный 2-й полк. Он понес большие потери, его было решено расформировать, а остатки повзводно были переданы другим полкам. Это было само собой разумеющееся и совершенно будничное дело. Но вместе с тем многим товарищам, долгое время служившим вместе, пришлось прощаться друг с другом. Не было никаких театральных сцен, просто кто-то цедил сквозь зубы: «Дерьмо!», провожая взглядом уходящих товарищей, и это показывало, что происходит в наших душах. Большая семья разлучалась.

С Буви, Миком и Бфиффом я перешел в 12-ю роту 3-го пехотного полка, в его 3-й батальон, то есть снова в минометно-пулеметную роту. Мой «Адлер» остался при мне, мотоциклы — при своих прежних наездниках.

При расформировании ко мне в машину попала карта, из которой я, к своему разочарованию, узнал, что та синяя сверкающая водная гладь, которую мы проезжали, была не море, а Псковское озеро.

Мы оказались севернее реки Шелонь, впадающей в озеро Ильмень. В последующие ночи начались тяжелые бои в труднопроходимых лесах. Из-за переформирования слаженность подразделений нарушилась, их боеспособность заметно снизилась. Офицеры и младшие командиры не знали способностей и умений своих новых подчиненных, и даже не всех знали по фамилиям, что приводило к дополнительным трудностям.

В ночном бою наш батальон понес тяжелые потери. Обе стороны вели борьбу с немыслимым ожесточением, пока не рассвело и не оказалось, что один батальон воюет против другого.

1 августа мы взяли Уторгош, неприметное местечко, но важный узел шоссейных и железных дорог, ведущих на Ленинград. За Уторгошью мы вышли на лесистую местность и вынуждены были сразу же окапываться, чтобы получить хоть какое-нибудь укрытие от штурмовиков. Полевая кухня укрылась в овраге и выдавала еду на «позиции».

Внезапный огневой налет русских полевых 76-мм пушек застал нас сидящими на корточках с котелками, полными перлового супа, на коленях. В перерывах между канонадой я начал окапываться глубже, потому что боялся снарядов. А Бфифф использовал «полное укрытие» полевой кухни и принес себе еще один котелок густого супа и доедал его, скрючившись в своей ячейке.