И тут слово попросил профессор Дроздов.
— Друзья мои, — откашлявшись, начал он. — Я здесь самый старый…
Зал протестующе загудел.
— Да-да, — поднял он руку. — Самый старый и самый мудрый. И солдатский стаж солидный — это ведь моя пятая война. Был на империалистической, был на Гражданской, утопал в пыли Халхин-Гола, мерз в лесах Финляндии, а теперь вот ломаю Отечественную. И начинал я не врачом, а лихим кавалеристом. Совсем юнцом мечтал о таких же вот усах, — кивнул он на казака. — Так что послушайте старого солдата… Гм-гм… Война — это дрянь! Это противоестественное состояние человеческого духа. Скудеют нивы. Уходят в землю лучшие из лучших. Цвет нации гибнет! Но как ни кощунственно это прозвучит, погибшие, не успев родить своих детей, дают жизнь тысячам героев. Ведь врага надо победить! А победить его могут только герои… Иногда вы думаете: ну что я такого сделал? Великое дело — подбил танк, вытащил раненого, уничтожил фашиста. А ведь это и есть самый настоящий героизм, ибо каждый из вас на своем маленьком участке приближает победу. Скоро вы все разъедетесь отсюда, одни — на фронт, другие — в тыл, и задачи перед вами будут стоять разные. Но об одном прошу, дети мои: где бы вы ни были, что бы ни делали, не забывайте, что ваш ратный и мирный труд подчинен тому, чтобы было больше свадеб, чтобы смеялись дети, колосились поля, гудели станки и все вы, вернее, все мы были уверены, что, уходя утром из дома, вечером вернемся домой! Счастливой вам жизни! И пусть у каждого будет такая же свадьба, какая сегодня гремит в этих стенах!
Зазвенели бокалы, рюмки и стаканы. Оркестр грянул что-то невразумительно-зажигательное. Кто мог ходить, поднялись из-за стола — и снова закружилась карусель танца.
Мелодия еще звучала в ушах, а Виктор уже полз по кочковатому болоту. Рядом тяжело дышал Седых, чуть позади скользил Ларин, за ним — еще трое разведчиков. Виктор тронул сапог ползущего впереди сапера. Тот замер. Подтянулись и остальные. Виктор достал бинокль и начал вглядываться в мутную ширь пузырящейся от дождя реки.
— Он? Днепр? — хрипловато прошептал Седых.
Виктор кивнул и приложил палец к губам. Тронул за плечо Ларина и махнул рукой вправо — лейтенант с двумя бойцами тут же растворился в зыбкой пелене. Седых и сапер ушли влево. Сзади подполз лейтенант Зуб и сказал Виктору в ухо:
— Следов не оставили. Все шито-крыто.
— Добро. Замаскироваться, разделить правый берег на секторы и прощупывать каждый метр.
Виктор сосредоточенно кусал травинку и в который уже раз прокручивал в голове задание, полученное от командира дивизии.
«Наши части на подходе к Днепру, — увесисто меряя чисто вымытую комнату украинской мазанки, говорил он. — До реки еще топать и топать, но форсировать все равно придется. А переплыть такую водную преграду, которую, как сказал классик, не каждая птица перелетит, — дело непростое. К тому же левый берег низкий. Укреплен он, конечно, здорово, но отсюда мы немцев выбьем. А вот правый… Правый — это высокая, крутая стена, напичканная дотами, дзотами, закопанными танками и прочей чертовщиной. Поэтому форсирование будем готовить основательно. Но нужен плацдарм! Нужно зацепиться хотя бы за крохотный клочок правого берега, чтобы плотам и лодкам было куда причалить. Смотри сюда, — развернул он карту. — Нашей дивизии до Днепра еще далече. Мы будем метр за метром отвоевывать эти километры, а ты должен пробраться к воде и на правом берегу подобрать место для плацдарма. Не настаиваю, но желательно побывать на том берегу и прощупать этот участок не только глазами, но и ногами. И учти: берег должен быть не вязкий и не очень крутой, иначе техника застрянет у самой воды. Так что никакого шума. Наблюдение и еще раз наблюдение».
Прошло всего двое суток, а разведчики уже обосновались в плавнях и наблюдали за деловито-спокойной жизнью немцев. Пока что здесь был тыл, прифронтовой, но тыл. Густой кустарник, сады уцелевших деревень, нетронутые леса — все это позволяло так хорошо маскироваться, что наша авиация немцев не беспокоила. Днем на дорогах пусто, зато ночью они оживали: летали мотоциклисты, куда-то тянулись бесконечные колонны грузовиков, не включая фар, плотным строем двигались танки. А перед рассветом появлялись машины с ворохом веток на буксире. Эти веники так тщательно подметали дороги, что на них не оставалось никаких следов. Если смотреть сверху — безлюдные, никуда не ведущие просеки, и только.
Читать дальше