Николай Сташек - Крутыми верстами

— Видать, потому и ходит все в зеленой фуражке.

В течение ближайшей недели рота захватила инициативу, и ее огневое превосходство стало бесспорным. Правда, после этого Сирота, увлеченный делами роты, чтобы экономить время, начал совершать перебежки между взводами вне ходов сообщения. Заметив, Дремов строго предупредил:

— Смотри, не бронирован.

— А что, товарищ командир, мне перед этим гнилозубым гадом гнуть голову, да еще и ползать?! Плевать я на него хотел… Обязан рассчитаться и за своих солдат, и за офицерских ребятишек, оставшихся там, на границе, и за то, что мы недоучились, недогуляли, недолюбили.

Решив провести наступавшую ночь с бойцами на переднем крае, Дремов предупредил об этом начальника штаба и направился на стык с соседом справа, где проходила разграничительная линия не только между двумя полками или дивизиями, но и двумя соседними фронтами…

Оборону на этом фланге полка занимал первый батальон, которым командовал хотя и молодой, но опытный офицер, прошедший по дорогам войны чуть ли не от границы — сын уральских казаков, неугомонный капитан Василий Заикин.

В батальоне командира полка в ту ночь не ждали, но Дремов знал, что его приходу будут рады и солдаты, и особенно комбат. Тяготение молодого офицера к своему командиру было вполне объяснимо. Если присмотреться к Заикину, то нетрудно заметить, что отношением к службе и такими главными чертами характера, как смелость, решительность, трезвость в суждениях, он напоминал Дремова. Заикин был схож со своим командиром даже тоном и краткостью служебных разговоров. Дремов ценил в нем эти качества, а то, что комбат иногда «перехлестывал», относил на счет его молодости. «Побольше бы таких. Этот, как и Сирота, выгоды, легкой жизни не ищет», — думал он, идя в темноте по ходу сообщения.

Когда до передовых окопов оставался какой-то десяток метров, Дремов услышал разговор; «Понимать-то понимаю, но…» Приглушенный голос оборвался, однако после короткой паузы послышался другой: «Не стоит травить душу». Дремов узнал голос Заикина. «Успел и сюда. Час назад докладывал со своего НП», — отметил он, прижимаясь к не успевшей еще остыть стенке траншеи. Разговор продолжался: «Долго маялся, а ее, дуру, из головы никак не вышибу. Глубоко застряла». Послышался вздох, и вновь голос комбата: «Бывает, даст какой-то колесик пробуксовку в самом начале, да так его и не приладишь, но ты себя не изводи. Мало ли баб на свете? Встретишь другую, да все прежнее и позабудется, испарится, как роса в жаркий день. Случается. Не у тебя одного».

Дремов понял, что комбат вел разговор о житейских делах с пулеметчиком, сержантом Ладыгиным, державшим оборону на первых метрах полкового участка. Вот и не хотелось нарушать их беседу.

«А что это ты за нее так уцепился?» — снова спросил комбат, но Ладыгин начал говорить лишь погодя, да и то через силу. «Тут такое дело, что было у нас с ней… Мне бы тут и жениться, а я сдурел. Потянуло за длинным рублем на сплав. Вздумалось копейку сгоношить, чтобы к ней не с пустыми руками. А она осерчала, назло мне выскочила за Петра. Когда уходили на войну, провожала обоих. Прижимая к себе малого, посматривала то на своего Петра, то в мою сторону». — «Хлопец у ней?» — тихо спросил комбат. «Угу. Теперь годка четыре ему. Совсем еще клоп. А Петра накрыло где-то в морском десанте. Когда прощалась, подошла ко мне: «Прости, — говорит, — что не дождалась, а только мальца не забывай».

«Выходит, парень-то твой?»

Ладыгин не стал оспаривать, вместо ответа сказал:

«Если только останусь жив, заберу обоих».

Дремов, негромко кашлянув, тронулся с места, но был остановлен приглушенным окриком:

— Стой! Кто идет? Пропуск!

Отозвавшись, Иван Николаевич подошел к окопу.

— О чем толкуем? — спросил он.

— Да всякое. Больше про житье-бытье.

Прошло несколько минут, и к Дремову потянулись солдаты, стало тесно. Окоп наполнился дымом. Послышались первые вопросы:

— Когда же союзники второй фронт откроют?

Только подумал Дремов отвечать, как кто-то из солдат съязвил:

— Жди, когда рак свистнет, тогда и откроют второй фронт. Забыл, как Черчилль к нам еще в гражданку лез, аль ты тогда еще был у мамкиной сиськи?

По окопу прокатился озорной хохоток.

— Правильно толкует солдат, — проговорил Дремов, глядя в ту сторону, откуда послышалась реплика о Черчилле. — Было такое. Лезли со всех сторон, ничем не гнушались: жгли, вешали, расстреливали мирных людей. Но ничего у них не вышло. Сами получили по мордам.