Николай Сташек - Крутыми верстами

— Прошу. — Приглашая Ядвигу, Дремов легонько притронулся к ее плечу кончиками пальцев. Несмело шагнув, Ядвига покраснела, а оказавшись в блиндаже, остановилась в нерешительности.

Но как только Ядвига потянулась к сумке, Дремов остановил ее.

— Не спешите. Распорядком дня предусмотрена процедура принятия пищи. Давайте с неё и начнем. Как раз время, — пошутил Дремов.

— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Меня ждут раненые и больные…

— Жаль. Но, как говорится, потчевать можно, неволить грех.

Выслушивая командира, Ядвига вновь и вновь возвращались взглядом к рваному рубцу под правой ключицей, где прослушивались сухие хрипы.

— Надо бы снимочек, — тихо проговорила она, как бы лишь для себя, но Дремов услышал.

— Рентгеновский? Так он есть. Давно таскаю. Правда, несколько помят, но думаю, что нужное сохранилось. К сумке он.

Ядвига без труда отыскала снимок. Рассматривая против слабого света потемневшую пленку, она вздохнула.

— Кое-что можно разобрать, но надо бы вам показаться специалистам в медсанбате. Важно болезнь предупредить.

— Согласен, но теперь не до себя. Не это главное.

— Как сказать, — возразила Ядвига. — Время надо найти.

Проводив врача, Дремов еще долго смотрел ей вслед. «Может быть, сейчас где-то вот так же кого-то уговаривает и моя Аннушка».

Никогда не забывая о муже, Анна Павловна была уверена, что он непременно жив, а то, что о нем пока не удалось хотя бы что-нибудь узнать, она объясняла прежде всего тем, что с первых дней войны началось такое огромное движение людских масс в разных направлениях, что отыскать человека стало не проще, чем иголку в стоге сена. «Ему найти нас так же сложно, как и мне его. А что нет ответов из лагеря, так до этоли там теперь?» — рассуждала она.

Правда, в Москве после возвращения от следователя Анна Павловна на какой-то миг поверила «друзьям» — допустила мысль, что они говорили правду, и усомнилась в чистоте поступков и верности мужа, за что и казнила себя все эти годы. Заикаясь и перебивая друг друга, «друзья» настоятельно убеждали ее, что в молодости все возможно и что ее муж не составляет исключения. «Заграница. Масса соблазнов. Как не закружиться голове», — ухмылялись они.

«Друзья» настоятельно рекомендовали скрыть от дочурки, кто ее отец. «Нельзя калечить детскую душу». И хотя Анна Павловна их советы во внимание не приняла, на деле получилось так, что Зина своего отца не знала. Главной причиной было то, что родители Анны Павловны отнеслись к зятю далеко не доброжелательно. Его особенно недолюбливала мать, свалившая на Дремова всю вину за то, что Зина родилась вне брака, когда Анне только исполнилось восемнадцать. Внучку бабушка из рук не выпускала, а о том, чтобы ребенок находился у родителей, не хотела и слушать. Так что видел Иван Николаевич свою дочь всего несколько раз, и то когда она была совсем крошкой.

Поняв фальшь мнимых друзей, Анна Павловна поспешила с ними расстаться. Жила она в постоянной тревоге. Не спала ночами, ждала, что вот-вот постучатся в дверь. Боялась каждого шороха. Иногда возникала мысль бросить аспирантуру и уехать с глаз долой, но, с одной стороны, сдерживала ее почти завершенная работа над диссертацией, а с другой — понимание того, что, уйдя от людей, не уйдешь от себя.

Защитив диссертацию, она принялась настойчиво внедрять результаты своих исследований в практику нейрохирургии. А вскоре грянула война. В первый же день при налете фашистской авиации на Минск Анна Павловна была ранена: несколько бомб попало прямо в здание медицинского института. Очнувшись в санитарном поезде, она решила, что всем ее стремлениям, надеждам, да и горю пришел конец, что ей, раненной в голову, не выбраться из душного, задымленного вагона. Но такое тяжелое состояние продолжалось недолго. Увидев, вначале в поезде, а затем в госпитале, как, не щадя себя, трудятся не только врачи, но и санитарки, не отходя от раненых по нескольку суток кряду, лишь бы облегчить их муки, Анна Павловна переборола свой пессимизм. Она стала с нетерпением думать о том, как бы побыстрее выздороветь, а как только поднялась на ноги, не дожидаясь полного выздоровления, включилась в работу. Для госпиталя, не имевшего нейрохирурга, ее появление было счастливым случаем.

Прошло менее полугода, и об Анне Павловне пошла добрая молва. О ней стали говорить как о враче, знающем свое дело в совершенстве. Такого мнения было о ней и руководство и коллеги-врачи. Сама она испытывала особое удовлетворение, когда удавалось спасти от неминуемой гибели, казалось бы, почти безнадежных. Успехи в работе несколько заглушали точившую сердце тоску, но забыть о потере семьи Анна Павловна так и не могла. Когда же начинала оценивать возможные последствия, то приходила к заключению, что лучше не бередить раны.