Алескендер Рамазанов - Последний легион империи

Ночью окрест – дымное зарево: горит сухая трава на склонах гор. А утром «Маяк» сообщает, что в Баглане афганские комсомольцы проводят воскресник по уборке города. И помогают им в этом советские воины из Ограниченного контингента. Солдаты смеялись, но не зло, а презрительно. Кто-то сказал: «У них там – другой Афган».

Подполковник Б., замполит полка, прекрасно стрелял. А молодое пополнение, прибывшее в июле, азов огневой не знало. Б. спрашивал на стрельбище: «Что же вы два месяца делали в учебке?»

– Строили там всякое…

А вскоре роту, полностью укомплектованную из молодых, сажают на вертолеты. Одним из последних запрыгивает в «вертушку» Б. Он, кстати, не должен был лететь на эту операцию. Но чуяло сердце, что добром она не кончится.

«Духи», которых батальон блокировал в кишлаке, видели, какое подразделение прибыло последним, как неумело окапывалось. И ночью, собрав местных жителей, пошли на прорыв. С ходу смяли молодняк. Те и половину боекомплекта израсходовать не успели. Раненых добивали камнями.

Б. нашли в неглубокой траншее утром. С двумя пулями. В груди и голове. Посмертно наградили орденом Ленина.

Вот такой была расплата за «военное строительство».

Схоронившись за дувалом от шальных пуль, два солдата-таджика пекут лепешки на листе кровельного железа.

– Вот берем муку, соль, комбижир…

– А хлеб?

– Неделю уже не видим. Вы ешьте. Пока горячие – хорошие.

Костер на дизтопливе чадит нещадно. Черные руки, серая мука. Черные лепешки…

Застава в кишлаке Алиабад. На высоте – хорошо укрепленный пост. Бруствер обложен кипами хлопка. К землянке ведет дорожка, вымощенная белыми кругляшками.

– Консервы, – поясняет сержант.

– Пустые банки?

– Зачем пустые? Полные. Эта «красная рыба» уже поперек горла встала. А если кто захочет – отсюда возьмет…

«Красная рыба» – частик в томатном соусе – действительно приедалась быстро. Многие болели животом. Кислые были консервы.

Афганцам, с которыми довелось общаться, было совершенно наплевать на столь важные для нас названия горных вершин, перевалов, дорог. «Черная» гора, «Белая» гора. Но вот речные долины они знали хорошо, как и названия кишлаков. Здесь разнобоя не было. Горные тропы для них были неведомы. Разве что старики смутно вспоминали особенности караванных путей.

Было ясно одно: стоим у отрогов Гиндукуша, в его восточной, не самой высокой части. На запад тянулись Кох-и-Баба, Банд-и-Туркестан и Сефид-Кух, но это уже к Ирану и Туркмении. Афганцы боялись гор и старых троп через перевалы. Бормотали, что душманы именно там. Причем во всех горах сразу.

На полях – ячмень, рис, пшеница, хлопок, конопля, опийный мак. Реже – кукуруза, бахчевые культуры. Хорошие, ухоженные виноградники и скудные фруктовые посадки – урюк, гранаты, яблоки. Много ореховых деревьев. В дело у крестьян шел речной тростник, его использовали для возведения заборов, хозяйственных построек и плетения циновок, которыми подбивали потолки и устилали полы в глинобитных домах.

Из всего, что я узнавал об афганцах (пуштунах), складывалось следующее впечатление: жестоки, скрытны, вероломны. Особых предрассудков не имели. Таджики, как истинные евреи мусульманского Востока, традиционно были скаредны и хитры. Узбеки себе на уме и крайне недоверчивы. Туркмены, те близко нас не подпускали. Впрочем, туркмен был загадкой и в СССР. Чтобы это ощутить, нужно было совсем немного пожить в Советской Туркмении.

Древний образ жизни, включая обработку земли деревянной сохой, обмолот цепами и пр. был обычным в кишлаках и успешно сочетался с японскими грузовиками, антибиотиками и бытовой техникой.

И еще я почувствовал святую ненависть «детей разных народов» в Афганистане друг к другу. Это обстоятельство удачно использовала центральная власть при формировании карательных отрядов. Вот так и надо воевать в горах!

Пуштуны иногда осторожно говорили о том, что они потомки главнокомандующего войсками Сулейман ибн Дауда (мир с ними обоими!) некоего Забора Авгана. (В канонических текстах Священного Писания похожего имени я не обнаружил.)

В 40-й армии к весне 1981 года наладилась система ротации офицерских кадров, именуемая «заменой». Прежде чем отпустить того или иного командира или политработника из Афгана в Союз, ему загодя подыскивали «сменщика» во внутренних округах, убеждались, что он не имеет партийных и иных грехов, обеспечивали по возможности жильем, каким ни есть, заставляли отгулять отпуск, а затем направляли в Афганистан. Здесь новоиспеченный воин-офицер-интернационалист и прапорщик тоже прибывал, если не перехватывали по пути, в штабе армии, к месту службы, в течение установленного срока принимал дела и должность, и только потом офицер, подлежащий замене, убывал в Союз.