Алескендер Рамазанов - Родная афганская пыль

Разумеется, специалист найдет здесь немало ошибок, но так запомнилась иностранная речь большинству ветеранов, с кем встречался автор. Из ста восьмидесяти опрошенных участников афганских событий никто не вспомнил, как звучали на дари или пушту слова: родина, молитва, мать, отец, смерть, жизнь, любовь, страх, отвага. Может быть, потому, что война высоких слов не любит. Тем более на чужом языке.

Замечено: когда человек поет, то думать не может. Точнее, что-то из двух получится плохо.

Еще есть высокая правда в том, что «когда поют солдаты – спокойно дети спят».

Также один грузин гениально заметил, что война – это когда сначала убивают, а потом много пьют, плачут и поют жалобные песни. Но это он говорил о другой, гражданской, войне, через двадцать лет после Афгана, зажав автомат между ног, поскольку руки были заняты крышкой от солдатского котелка.

Увы, горе, водка и песни – неиссякаемый источник!

Поскольку на войне, как и в мирной жизни, композиторов намного меньше, чем поэтов, то в Афгане в самом начале пели стихи собственного сочинения на мотивы песен Гражданской, Великой Отечественной войны. В этом же смысле популярны были темы и мелодии известных бардов и «Машины времени».

О том, что голосили во время строевых смотров на пыльных плацах, рассказывать не стоит. Это были песни для строя. Взвейся-развейся, одним словом. С ними ни до, ни после боя – ни в п…ду, ни в Красную Армию.

Вот как, к примеру, с учетом времени и места звучала бессмертная «Военная баксанская» – кстати, до Великой Отечественной, мирная, лирическая песня, как и «Синий платочек»:

Песнями для всех были «Кукушка», «Я в осеннем лесу», «Колокола», «Боевым награждается орденом» (помнится, все из фильмов). В начале восьмидесятых среди офицеров был популярен Городницкий: «…крокодилы, пальмы, баобабы и жена французского посла». Часто пели: «…узнают их по короткой стрижке, по костюмам типа балахон…» – отголосок доафганской жизни спецназа. Эта песня была калькой стихотворения М. Светлова «Ночь стоит у взорванного моста», где «звезды девятнадцатого года» заменялись на «звезды неродного небосвода», а «теплая полтавская погода» на «жаркая нерусская погода». Обязательно присутствовала: «Мы выходим на рассвете, над Баграмом (Кундузом, Кабулом, Гератом) дует ветер…» Споры о том, кому принадлежит оригинал, где ветер дует над Сахарой, не окончен и по сей день. Кто-то называет Киплинга, кто-то Шабуцкого или даже безымянных африканских советников. Известно только одно – песня вошла в походные репертуары в шестидесятых годах прошлого века.

Где-то в восемьдесят первом покатилось разухабистое «если хочешь есть варенье, не лови е…лом мух» и «ты минуты радости лови, синеглазый, милый шурави… там в горах гуляет злой душман, против русских точит ятаган». Помянем, что в начале восьмидесятых годов «афганские» песни, особенно группы «Каскад», изымали на таможне как идеологически невыдержанные. Да, впрочем, стоило таможеннику увидеть бобину, компакт-кассету, книгу или фото, как тут же, словно чертик из табакерки, возникал представитель особого отдела. И становилось тоскливо от его первых совсем простых вопросов.

Поэтов-песенников в 40-й ОА было много. И стихи они писали хорошие. В том смысле, что откровенные, пронзительные. В них не было лживой поэтики. Но обязательно присутствовали жалоба на суровую военную судьбу, тоска по Родине, по земным радостям, жестокие душманы, горы, вертолеты, бронетраспортеры и «КамАЗы», АКСы и пулеметы, огонь, пыль и черный дым. И никогда: партия, комсомол, высокий интернациональный долг. Творческий потенциал был настолько велик, что в каждом подразделении, где была гитара, рождались свои песни. Ну, откажете в высокой поэзии такой строке под перебор струн: «Вертолеты поднимались в небо…» или «А у нас вчера задул «афганец»?

Были свои песни у «Кобальта», «Каскада», военных и партийно-комсомольских советников в провинциях.

Можно только посетовать, что военно-полевая лирика после Афганистана практически не освоила такой массив, как Чечня, Приднестровье, Карабах, Южная Осетия, Абхазия и Таджикистан. Сказать, что Афганистан высосал романтично-поэтическую душу народа, – это слишком. Можно только предположить, что отношение к войне по контракту в области поэзии несколько иное, чем за идею.