Кюлюмов Костандин: Парень и горы

– Видишь, еще немного, и мы окажемся друзьями!… - Теперь начальник уже с нескрываемым интересом посмотрел на Антона. - А как мы познакомились, не припомнишь?

– Никак нет, господин начальник, но вас ведь все знают!

– И наверняка говорят, а?… Интересно, что же обо мне говорят?

– Точно не могу ответить, господин начальник, только слыхал, что вы самый жестокий полицейский, но…

– Вот видишь, чего только не болтают люди! Самый жестокий полицейский! А почему?! Потому, что охраняю государство и стою на страже порядка. Да разве это государство мое собственное? Ну, да ничего! Когда мы с тобой лучше узнаем друг друга, ты сам убедишься… Предлагаю только одно условие - говорить правду!

– Так точно, господин начальник, только правду! - снова четко, по-военному отбарабанил Антон.

– Ну, тогда все в порядке! Я всегда любил откровенных людей. Закурить хочешь? - он взял со стола пачку сигарет «Томасян» и протянул Антону.

– Никак нет, господин начальник, я не курю! - ответил Антон.

– Очень хорошо! Это в Молодежном союзе вас так учат? Не курить… не пить…

– Так точно, господин начальник!

– Браво! И теперь, в партизанском отряде, вас тоже продолжают обучать? - небрежно подкинул полицейский, закуривая и садясь против Антона.

– Так точно, господин начальник, продолжают. Мы готовим рефераты, слушаем лекции…

– Сколько человек у вас в отряде? - резко прервал его начальник полиции, потянувшись к пепельнице.

– Не могу знать, господин начальник! - как заведенный, выпалил Антон.

Полицейский посмотрел на него несколько озадаченно. До сих пор все вроде шло нормально, значит, он и в самом деле ожидал другого ответа. Он молчал. Похоже, испугался, что зашел слишком далеко, но не хотел ни выдавать себя, ни идти на попятную.

– Как!… Ведь мы же условились беседовать по-дружески и говорить чистую правду?

– Так точно, господин начальник, только правду! - снова отчеканил Антон, не сводя с него взгляда.

– Так-то оно так, но ты же мне врешь!

– Никак нет, господин начальник!

– Тогда почему не скажешь, где сейчас ваш отряд? - Начальник полиции уже успел взять себя в руки.

– Не знаю, господин начальник, поэтому и не говорю!

– Глупости! Только не надо уверять меня, что ты все забыл!

– Так точно, господин начальник, если бы вас так били, у вас бы тоже все из головы вылетело!

Начальник полиции снова погрузился в молчание. Говорили лишь его глаза, метавшие искры. Понял ли он, что игра проиграна, еще не начавшись? Лицо его вытянулось, глаза ввалились и потемнели.

– Жаль! - вздохнул он. - Ты еще такой молодой, а все торопишься, торопишься… А куда, спрашивается?

Антон не ответил.

– Не беспокойся! Если не хочешь, допрашивать тебя не буду. Для меня главное - чтобы ты задумался, куда может привести тебя извилистый и скользкий путь.

– Мой путь уже окончен, а про ваш вам лучше знать, - дерзко и неожиданно для самого себя отрезал Антон.

– Хм! - снисходительно улыбнулся тот, и в глазах его мелькнуло любопытство человека, располагающего неограниченной властью. - Знаешь, в чем разница между тобой и мной?

– Я голодный, господин начальник! - уклонился от прямого ответа Антон.

Полицейский посмотрел на него, встал из-за стола, обернулся, подошел к окну, открыл створки и снова закрыл. В кабинете стояла духота. Чугунная печка раскалилась докрасна.

– Слушай, а почему ты решил, что мы непременно должны тебя расстрелять?

Это было как гром среди ясного неба.

– У вас нет другого выхода, господин начальник! - тихо сказал Антон.

– Если мы - полиция, значит, только убиваем, сеем смерть, так думаешь? Вы убегаете, мы вас преследуем и уничтожаем…

– Вот тут вы ошибаетесь, господин начальник! Всех ведь перебить нельзя, да и мы вам не прощаем!

…»Приговаривается к смерти!» - произносит Димо.

Осужденного колотит дрожь, кажется, он давно уже расстался и с этими соснами, и с этим небом, по которому несутся белые облака. Чего стоит смерть человека, когда за его спиной маячит предательство, когда пятеро ремсистов уже в тюрьме, Шоп убит, а Лиляну выбросили на берег реки, и товарищи нашли ее окоченевшее тело. Взяли предателя в его собственной лавке. Он ничего не отрицал, только дрожал всю дорогу до партизанского лагеря. Рассказал, запинаясь, как сломался и стал изменником: пока били, истязали - он терпел, но когда привели его дочь и раздели… Не мог объяснить, почему ни с кем не поделился, никого не поставил в известность. Не мог объяснить, почему стал выдавать одного человека за другим, пока, наконец, его самого не поставили к этой сосне. Человек властен лишь над собственной совестью и собственным достоинством. Смерть не зачеркивает преступлений - она просто обрывает их. И только. Казнь предателя - это даже не возмездие, ибо правый в нем не нуждается, она лишь приносит уверенность в завтрашнем дне и предвещает радость тем, кому даже и знать не надо, почему все завершилось таким исходом. Таков закон, такова логика…