Кюлюмов Костандин: Парень и горы

Эту проблему единения личности и народа писатель решает очень интересно в художественном плане. Жизнь партизанского отряда, его действия переданы сквозь призму сознания Антона, образы товарищей по борьбе непрестанно возникают в его раздумьях. Так писатель создает впечатление глубокой духовной общности партизан, становится очевидным влияние товарищей на формирование личности юноши, на его духовный рост. Символично и название повести - «Парень и горы». Горы, окружающие, укрывающие и как бы охраняющие молодого партизана, - это извечный символ Болгарии. Они прекрасны в своем величии и несокрушимы.

Особенность повестей, составивших этот сборник, в том, что они - каждая в своей тональности - воспевают героический характер в национальной истории. Гайдук Петко, подпольщик Заро, партизан Антон - люди разных эпох, но они как бы принимают друг у друга эстафету высокой духовности, нравственного долга перед народом. В их судьбах отразился славный путь болгарского народа, выстраданное им в борьбе право называться свободным и равным среди равных народов.

Т. Журавлева

Памяти Ивана Гулева - политкомиссара Димо

Глава первая.

Парень и предательство

– Воды!

– Быстрее!… Воды!

До Антона эти крики доносились издалека, словно из-под земли. В ушах его гудят глубокие воды знакомой реки. Он видит Кременскую лесопилку, всю занесенную снегом. Лед стиснул реку, она извивается и стонет. Но где Мануш? Почему не отвечает на пароль? Ведь именно тут они должны встретиться. Нет! Только не тут!

Антон открыл глаза. По ресницам каплями стекала вода, веки налились свинцом. Нет, сейчас спать нельзя! Сейчас их отряд… Нет, ни в коем случае! Здесь даже думать нельзя об отряде. Нельзя вспоминать. Тут эти…

– Мама…

Ему хотелось крикнуть, но с губ сорвался еле слышный шепот. Вот он прижимается к матери, ищет спасения в ее объятиях. Да и это вовсе не струи воды, а мягкая, податливая ладонь матери.

– Эй, ты, партизанишка, притворяться вздумал! - вскочил полицейский помоложе и снова замахнулся. Резиновая плеть, вырезанная из автопокрышки, взвизгнула и застонала от огненного прикосновения к ступням Антона.

Опорки у командира из такой же покрышки, беда только - скользят очень. Пробовали набить гвоздей, но ничего не получилось - гвозди тут же вываливались.

– Маму звать вздумал, а?

Этот псих убьет меня… Антон следил глазами за молодым полицейским. А тот сопел, усердствовал. Глотки воздуха причиняли боль, застревали в груди, давили. Только бы выдержать… Выдержать… Выдержать…

Мысли путались, тело горело огнем. Он различал лишь отдельные слова. В сознании возникали сбивчивые образы, воспоминания, отголоски давних событий. Вот он стоит перед классом на экзамене по французскому языку, но госпожа Рачева его прерывает:

«Там, под аркой побед, которую назвали Триумфальной, сегодня маршируют саксонские, бранденбургские и еще невесть какие полки эсэс, но продолжает звучать французская речь…»

С первой парты Антону кто-то дружески подмигивает, а рядом суетятся люди. Вот его привязали к жерди за руки и за ноги, и он повис теперь наподобие летучей мыши.

– Что, притворяться вздумал, да? - снова послышался визгливый голос.

Звякнуло ведро, по его лицу снова потекла вода. Он совершенно отчетливо увидел молодого полицейского с поднятой плетью и другого, постарше, который схватил за руку разъяренного служаку. Сознание возвращалось, но все происходящее по-прежнему казалось Антону бредом. Плеть, полицейские, лампочка на потолке, которая качалась, когда ступали на гнилые половицы. И все-таки немного легче, чем в начале этого ночного допроса. Тот, что постарше, рассказывал, что прибыл прямо из Софии, что в молодости он тоже был ремсистом {2}, да вовремя одумался, поняв смысл жизни… Смысл жизни? Да знает ли он, что это такое?… Богдан умирал в полном сознании, его живот был распорот пулями, но губы шептали: «Стоило жить, если есть за что погибать». А мать, когда поняла, что и младший ее сын пошел по стопам отца, сказала: «Берегись янычар, сынок! Это самые злые люди на свете!»

– Хватит! Не видишь, что ли?… Уже готов!

– Ну нет! Я покажу ему где раки зимуют… Мать его разэдак!

Антон совсем близко увидел глаза полицейского.

Конец… Не видать мне больше солнышка… И в то же время чувство, что он все выдержит, подымалось, росло, обретало твердость веры. Не эта ли вера так страшит палача, в яростных глазах которого мечется страх? Чего боятся эти полицейские? Откуда у них столько злобы?